Великое множество чувств способно соединяться с религиозными стремлениями сердца, образуя как по существу, так и по форме своей самые пленительные сочетания. Но я остановлюсь только на тех из них, которые могут уяснить нам все другие комбинации, обойденные пока молчанием.
Любовь к человечеству во всех своих проявлениях имеет наибольшее право влиять на наслаждения, порождаемые религиозным чувством. Влияние это лишает наслаждения, если оно слишком индивидуального характера, могущее в некоторых случаях оказываться зловредным, и наоборот, возвышает их до степени совершенства, если оно удовлетворяет возвышенным стремлениям человеческой души.
Я замечу при этом, какая передо мною открывается обширная область. Хотелось бы, взлетая на крыльях зла, или хотя бы ползая как муравей, измерить и начертать ее пределы. В настоящее время я имею возможность приподнять лишь край священной завесы, приглашая читателей моих бросить взгляд на дивную, стелящуюся перед нами панораму. Различная степень гармонии между религией и нравственностью может служить мерилом совершенства самого религиозного культа и определяет естественный ход его исторического развития и назначения. Гармония эта достигает своего высшего совершенства в религии истинного Бога и дает нам возможность постигать тайну будущности человечества. Поэтому всякий, читая эти строки, может сказать: «Я – человек религиозный, так как я – человек нравственный; я честен и справедлив, потому что я религиозен».
Человек, поборов свою собственную нравственную немощь после того, как долго сокрушался о несовершенстве всех человеческих дел и предприятий, вдруг чувствует прилив моральных сил, начинает молиться и надеяться и ощущает живую потребность излить Богу свою душу, которая начала постигать величие Его промысла. Внутреннее трепетное чувство побуждает его ответить, так как он чувствовал, что какой-то голос говорил ему. Тогда он идет в храм и, падая ниц, лобызает священные изображения, украшает цветами и драгоценными каменьями алтари церкви и раздает милостыню нищим, толпящимся у храма. Всем этим он как бы дает ответ Богу, голос Которого он слышал в глубине своего сердца, но еще лучшим ответом является помощь болящим и скорбящим и прощение обид врагам нашим. Звон колокольчика, раздающийся среди богослужения и призывающий молящихся положить свою лепту в пользу неимущих, есть прекраснейшее выражение этой высокой идеи милосердия, которая вместе с добродетелью благоухает как драгоценнейший фимиам на алтаре Божьем. Если христианство вознеслось на такую недосягаемую высоту над всеми другими религиями, то главнейшим образом потому, что оно кроме правил веры учит нас и любви к ближнему, и милосердию. В этих двух началах заключается все величие культа истинному Богу; он составляет тот громадный шаг к самосовершенствованию, в котором преуспело человечество благодаря евангельскому учению.
Все второстепенные чувства, порождаемые частными видоизменениями духа общественности, могут в соединении с религиозными стремлениями создавать самые возвышенные и сложные наслаждения. Человек, утешающий своего друга и подкрепляющей его силы мыслью о высокой награде, ждущей его на небесах, испытывает наслаждение, проистекающее от двойного сочетания, образующегося из религиозного чувства и чувства дружбы. Когда мать заставляет своего ребенка, набожно скрестив руки, произносить молитву, она испытывает невыразимое блаженство, видя, как на лице его отражается смесь наивного неведения с теплой детской верой. Радость, переполняющая в эти мгновения ее сердце, не имеет наименования, но проистекает от сочетания двух наиболее возвышенных человеческих чувств.
Любовь к отечеству в соединении с религиозным чувством способна вызывать самые живые наслаждения, доходящие до энтузиазма. История прошедших веков дает тому наглядные примеры; в наши времена весьма немногие испытывают подобные наслаждения, и, конечно, в этом приходится винить лишь само молодое поколение.
Надежда есть постоянный спутник всех религиозных наслаждений, это – звено, соединяющее настоящее с будущим, это – узкий, но надежный мост, перекинутый через бездну, отделяющую веру от разума. Сначала, когда глаза наши только начинают прозревать истину, мы видим, что отдаленный горизонт наших желаний соединяется с настоящим мостом веры. Позднее, постепенно, камень за камнем, время разрушает это сооружение, пока наконец между настоящим и будущим не образуется ужасающая пустота, которую уже нечем заполнить. Тогда среди развалин моста остаются целыми лишь слабые остатки его остова, как бы одна основная связь, основная нить, составляющая душу всей постройки. Это – нить надежды; она служит телеграфным проводником наших желаний, путеводителем нашей жизни. Ржавчина разума разъедает этот остаток остова, холодный цинизм и подтачивает его связи, но он все еще не разрывается окончательно. Нередко самоубийца грубо разрывает всякую связь между противоположными берегами пропасти, но даже и тогда, среди полутьмы меркнущего разума, он видит, что связь эта восстанавливается сострадательной мудрой рукою… Ум имеет громадное значение в религиозных наслаждениях, главнейшим деятелем которых является вера. Всякая умственная работа, направленная к постижению какой-либо религиозной цели, обладает известной привлекательностью, которая является результатом удовлетворения потребности нашего духовного мира. К этому ряду наслаждений относятся удовольствия, доставляемые чтением священных книг, писанием религиозных сочинений и произнесением проповедей и речей духовного содержания.
Если бы потребовалось представить все радости, доставляемые религией, во всей их совокупности, то я бы сравнил их с картиной, изображающей удовлетворение религиозного чувства; главнейшие фигуры этой картины составят тогда группы различных человеческих привязанностей; эффекты света и тени будут результатом изобретательности ума, раму же, более или менее роскошную, образуют из себя различные наслаждения, доставляемые органами чувств. Основным колоритом картины неизменно будет служить чистая вера.
Если такую картину сочтут неудачной, если она грешит только туманностью, то я не беру ее назад и не раскаиваюсь в этом; сюжет ее сам по себе неясен и неопределен, но вид ее очарователен; он открывает нашим взорам среди стелющегося тумана рассвет начинающегося утра.
Наслаждения, доставляемые религией, имеют громадное влияние на моральные способности человека и на судьбу его жизни; предоставляю другим обсуждать этот сложный вопрос, который, конечно, не может быть исчерпан в немногих страницах. Замолкая, я устраняю таким образом недостаток, которого иначе мне не удалось бы избегнуть, а именно говорить много, но неосновательно.
Я решаюсь утверждать, не боясь впасть в ошибку, что женщины более мужчин наслаждаются радостями, доставляемыми религиозным чувством, и что вообще наслаждения эти имеют более живой характер в старости и в детском возрасте нашей жизни.
Не берусь решать вопрос, мы или наши отцы были впечатлительнее к религиозным наслаждениям, а также не желаю определять, в какой стране земного шара, среди цивилизованных или диких народов, эти наслаждения достигают высшего своего развития. В настоящем случае я не нахожу весов, которые бы служили мне для примерного взвешивания человеческих наслаждений.
