Даже странно, как вы походили на героев этой книги: она временами такая же приспособленка, он такой болезненный, безумный от любви и от боли. Самое ужасное, что Сельваджа все это считала романтичным!
И вдруг, разглядывая на фотографиях ваши лица, ты понял, что это была не та причина, которую ты искал. Она поступила так не для того, чтобы почувствовать себя «травиатой».
Перелистывая фотографии, ты неожиданно понял, что снимки, сделанные дома, на которых вы, обнявшись, сидели перед телевизором на диване, погруженные в какой-то разговор, или под пледом, поразительно вызывали ощущение семьи. Вы были похожи на парочку влюбленных, готовых создать свой дом, завести детей, со всеми вашими мечтами и проблемами, готовых с легкостью преодолеть их благодаря взаимной любви.
Как настоящая семья.
Эта догадка поразила тебя как молния, и все сразу стало ясно. Все было так, будто на вашей вилле жили две семьи: ваши родители, с одной стороны, и вы оба — с другой. То есть в действительности вы не были семьей, или, по крайней мере, не в узком понимании этого слова, и к тому же вы никогда не строили планы на будущее. Вы знали, что любите друг друга и хотите быть вместе, этого вам хватало, чтобы жить счастливо. Но теперь минимум интуиции, которым ты обладал, подсказывал тебе, что Сельвадже, вероятно, этого было уже недостаточно. Может быть, сказать, что она хотела гарантий на будущее, было бы слишком, но хотя бы ты мог надеяться на идею или план, который вы претворили бы в жизнь вместе. То, что она выбрала тебя как своего спутника, согревало твое сердце, хотя ты и считал необходимым соблюдать некоторую осторожность, тем более принимая во внимание, что все это были лишь предположения.
Твоя теория подтверждалась еще и тем, что публичная демонстрация вашей любви многое меняла и ставила перед выбором, который тебе пришлось бы сделать в ближайшем будущем, что почти наверняка потребовало бы жертв со всеми вытекающими отсюда болезненными последствиями.
В этом водовороте мыслей ты остановился. Резко захлопнул альбом и убрал его в тайник. Некоторое время спустя твои шаги послышались в коридоре и затихли у комнаты Сельваджи, где она читала книгу. Даже не понадобилось стучать, она оставила дверь приоткрытой.
— Ну что? — спросила она нудным голосом. — Что скажешь?
Она грызла карандаш, сосредоточившись на чтении. Только один вопрос ты смог выдавить из себя, едва справляясь с волнением:
— Ты хочешь построить со мной свое будущее?
Она уставилась на тебя, не говоря ни слова, с легкой улыбкой на губах. Эта улыбка, едва заметная и такая трогательная, смягчала ее черты. Она медленно кивнула.
Значит, это была правда! Ваше будущее должно было начаться с заявления всему миру, что вы были вместе, что вы любили, и никто, какое бы отвращение вы у него ни вызывали, не смог бы разлучить вас.
— Тебе страшно? — спросила она, жестом предлагая сесть рядом с ней на кровать.
Тебе было страшно, мой бедный добряк Джованни? До смерти. Ты хотел бы сказать ей, что вы фактически приговаривали себя к самоубийству, поэтому не было ничего странного в том, что ты испытывал страх, панический страх! Но, разумеется, ты никогда бы ей в этом не признался. Поэтому ты ответил ей одной из тех дурацких фраз, типа: «Ну да, знаешь, рано или поздно надо вырастать из детства».
На самом деле тебе трудно было бы представить себя готовым к такому шагу: это нормально, когда школьник пасует перед будущим, в котором ни мама, ни папа уже не помогут и не побеспокоятся, чтобы все уладить.
Тебе надо было начинать искать работу, учиться доставать средства на жизнь, на дом, который придется арендовать, раз уж вы решили рано или поздно отделиться от семьи и самостоятельно себя обеспечивать. Но вместе со страхом ты почувствовал, как в тебе появился и растет совсем неожиданный кураж. Если Сельваджа будет с тобой, ради нее ты преодолел бы всю существующую мерзость в мире, ничто не могло тебя деморализовать. Сознание того, что она была генератором всех твоих поступков, вовсе не умаляло твоей личности, напротив, превозносило ее, делало все трудности наполовину более легкими и вдвойне терпимыми. «Мужество и любовь, — убеждал ты сам себя, — позволят нам идти вперед, несмотря ни на какие тернии. И смелость, даже немного безумства, и жажда приключений. Да, и это тоже». Разве их было не достаточно, всех этих слов, чтобы поверить, что ты справишься?
— А ты боишься?
— Ты даже не представляешь как, — сказала она.
И ты, глядя, как она смеется, радуясь, что смогла признаться тебе в этом, ухмыльнулся.
На смену ухмылке мало-помалу пришел нервный смешок, немного не в тему. Смешавшись, эти звуки были похожи на странную игру невеселого веселья.
Ладно. Проклятье! Вы боялись. Ну и что?
74
Ты стоял перед зеркалом и в последний раз, как одержимый, поправлял воротничок сорочки под элегантным пиджаком. К этому моменту ты уже был убежден, что заявить всему свету, что вы любовники, не такая уж и трагедия, как тебе показалось вначале. Ты отталкивался от простого постулата, что, если бы даже кто-то осудил ваше неэтичное поведение, ваша связь абсолютно никому не вредила. С другой стороны, какое тебе было дело до того, что думали люди, если она была твоей? В зеркале отражалась улыбка уверенного в себе человека, каким ты, в сущности, никогда не был.
Ты вышел из комнаты с убеждением, что вы приняли единственно верное на тот момент решение, и с возрастающим энтузиазмом постучался к ней в дверь. Все время, что ты провел у себя, готовясь к балу, ты думал о Сельвадже, о том, как шуршит ее платье, об украшениях, которые она надела бы, и о ее туфлях на высоком каблуке. О том, как при каждом шаге, плотно сидящие на ноге, они вызывали бы озорное, почти бесстрашное цоканье, напоминающее звук кастаньет. Ты думал обо всем этом, и перед глазами у тебя проплывало видение ее красивых, точеных ног — их гармоничное движение и тонкая, но в то же время крепкая рельефность.
Ты был влюблен в ее тело: оно казалось таким легким, по сравнению с твоим атлетическим телосложением бывалого пловца. Но в то же время от ее тела исходила такая поразительная сила, будто своей красотой Сельваджа могла бы и намеревалась бросить вызов превосходящим ее существам. Маленькая богиня во всех смыслах, настолько же капризная, насколько обезоруживающая.
В этот момент твои внутренние изыскания были прерваны той самой любимой, которой ты воспевал оды. Когда она предстала перед тобой, ты не смог побороть в себе неудержимое желание поцеловать ее. Сельваджа была прекрасна, как на вечеринке в Генуе. Даже нет, она была еще прекраснее. Распущенные волосы мягко спадали ей на спину и обрамляли лицо, которому природа подарила все изящество, на какое была способна. Ее зеленые глаза горели, как драгоценные камни на свету. Легкий макияж подчеркивал линию губ и слегка румянил щеки, микроскопические блестки на коже сверкали, как звезды на небе. А и вправду, разве не была ее кожа небесами обетованными твоей единственной веры?
