– И о чем была лекция? – Манди хочет предположить, что речь шла о социальном происхождении человеческого знания, но врожденная доброта останавливает его.
– О порабощении глобального пролетариата корпоративно-военным союзом, – с гордостью объявляет Саша. – О неразрывности промышленной и колониальной экспансии.
– За такую лекцию я бы переломал тебе ноги. И как Тот, У Кого Много Имен, зарабатывает свои деньги?
– Нечестным путем. Он обожает цитировать Бальзака. «За каждым большим состоянием стоит одно большое преступление». Он заверяет меня, что Бальзак не знал, о чем говорил. Большое состояние требует множества преступлений. Дмитрий совершил их все.
– Вот, значит, какое у него имя. Одно из них. Дмитрий.
– На этот вечер, для нас, это его имя.
– Дмитрий…
– Мистер Дмитрий.
– Он из России? Греции? Где еще распространено имя Дмитрий? В Албании?
– Тедди, это не важно. Этот человек – гражданин всего мира.
– Так же, как мы. Так из какого он кусочка этого мира?
– На тебя произведет впечатление, если я скажу, что паспортов у него не меньше, чем у мистера Арнольда?
– Ответь на мой вопрос, Саша. Как он заработал свои чертовы деньги? Торговля оружием? Наркотики? Поставки белых проституток? Или что-то действительно ужасное?
– Мы ломимся в открытую дверь, Тедди. Я ничего не исключаю. Так же, как и Дмитрий.
– Значит, это покаяние. Грязные деньги. Он выжал все, что мог, из нашего шарика, а теперь собирается отстроить его заново. Можешь мне не говорить, он – американец.
– Это не покаяние, Тедди, не чувство вины, и, насколько мне известно, он – не американец. Это реформа. Мы не должны быть лютеранами, чтобы верить в возможность реформирования человека. В то время, когда он случайно услышал мою лекцию, он странствовал по свету в поисках веры, как когда-то ты и я. Все подвергал сомнению и ничему не верил. Он – интеллектуальный зверь, умный, озлобленный и необразованный. Прочитал множество книг с тем, чтобы обрести знания, но еще не определился со своей ролью в этом мире.
– А потом набрел на тебя. И ты указал ему путь, – говорит Манди, опирается подбородком на руку, закрывает глаза, чтобы успокоиться, и чувствует, что дрожит всем телом, от пяток до макушки.
Но Саша не дает ему успокоиться. В своем энтузиазме он не знает жалости.
– Почему ты столь циничен, Тедди? Разве тебе не приходилось стоять в очереди на автобус и подслушать с десяток слов, выразивших что-то такое, что давно было в твоем сердце, но ты этого не знал? Мне повезло в том, что я произнес этот десяток слов. Он мог услышать их где угодно. Уже в то время, когда их произносил я, они слышались на улицах Сиэтла, Вашингтона, Генуи. Когда идет атака на осьминога корпоративного империализма, звучат одни и те же слова.
Манди вспоминает, как однажды написал Юдит о том, что под ногами у него нет твердой опоры. Нет ее и теперь. Он снова в Веймаре. Я – абстракция, беседующая с другой абстракцией о третьей.
– Итак, мистер Дмитрий тебя услышал, – говорит он тоном человека, восстанавливающего картину преступления. – Он стоял в твоей очереди на автобус. И его потрясло твое красноречие. Как и нас всех. А теперь позволь повторить вопрос. Как ты с ним встретился? Когда он стал для тебя плотью и кровью? Или тебе не дозволено говорить?
– Он послал ко мне эмиссара. Точно так же, как послал меня поговорить с тобой.
– Где? Когда? Кого он послал?
– Тедди, мы не в «Белом отеле».
– И мы никого больше не обманываем. С этим покончено. Мы можем говорить, как двое нормальных людей.
– Я был в Вене.
– Зачем?
– Конференция.
– О чем?
– Интернационалисты и либералы.
– И?
– Ко мне подошла женщина.
– Мы ее знаем?
– Я видел ее впервые. Сказала, что знакома с моей работой, и спросила, не соглашусь ли я повидаться с ее другом, известным человеком, который хочет со мной познакомиться.
– Значит, у нее тоже не было имени.
– Кольбах. Мария Кольбах.
– Возраст?
– Не важно. О постели речи идти не могло. Лет сорок пять.
– Откуда?
– Она не сказала, я не спрашивал. Говорила с венским акцентом.
– Работала на кого?
– Может, на Дмитрия. Не знаю.
– Она участвовала в конференции?
– Она этого не говорила, а ее фамилии не было в списках как организаторов, так и участников.
– Что ж, во всяком случае, ты посмотрел. Фрейлейн или фрау?
– Она не сказала.
– Дала тебе визитку?
– Нет. И я не просил.
– Показала тебе водительское удостоверение?
– Тедди, я думаю, ты несешь чушь.
– Ты знаешь, где она живет, если у нее есть дом? Ты нашел ее номер в венском телефонном справочнике? Почему мы связываемся с гребаными призраками? – Краем глаза он ловит обиду на лице Саши и сдерживается. – Ладно. Она подходит к тебе. Задает вопрос. И ты говоришь, да, фрау или фрейлейн Кольбах, я хотел бы встретиться с вашим другом, известным человеком. И что произошло потом?
– Меня приняли на большой вилле в одном из лучших районов Вены, назвать который я не вправе. Не могу рассказать и о содержании нашей дискуссии.
– Как я понимаю, она отвезла тебя туда.
– Машина ждала у конференц-холла. Нас отвез шофер. Конференция закончилась. Никаких других встреч у меня не было. Когда мы прибыли на виллу, она позвонила в звонок, представила меня секретарю и отбыла. Какое-то время спустя меня провели в зал, где я впервые и увидел Дмитрия. «Саша, – сказал он, – у меня огромное, нажитое незаконным путем состояние, я изучаю жизнь, которая невидима обычным людям, высоко ценю твои убеждения и хочу предложить тебе очень важную миссию, но, если ты не готов взяться за ее выполнение в одиночку, пожалуйста, скажи мне об этом сразу и уйди». Я спросил, легитимна ли миссия. Он ответил, больше чем легитимна, жизненно важна для благополучия человечества. Вот тогда я и поклялся никому ничего не говорить. А потом, в течение нескольких часов, он рассказывал о своих замыслах.
– И что же это за…
Саша, великий двойной агент, исчез. На его месте сидит неисправимый мечтатель с берлинского чердака.
– Это миссия, для выполнения которой у меня и моего спасителя и друга Тедди Манди есть все необходимое. Эта миссия одновременно позволит нам реализовать все наши желания.
– И ты, разумеется, сказал да.
– Без малейшего колебания. После того, когда он мне все рассказал, мне просто не терпелось взяться за дело.
