— Когда вы поете, что это — тоже ритуал? — отважился Сухов.
— Для меня это превращение, переход в иной мир. — Все это только что видели собственными глазами. — Это ведь даже не песня, это выход энергии, прошедшей через весь организм. Звук, выпущенный из себя. Я освобождаюсь от своего тела и овладеваю звуком. Балансирую между пространствами и ощущаю эту энергию, которая выходит к людям. Если долго буду петь, то начинаю даже плакать и теряю внутреннее равновесие. Такого напряжения человек долго не выдерживает.
— Интересно, а можно ли шаманить научиться?
— Я сам себе и школа, и храм. — Николай опять заулыбался. У него явно было хорошее настроение. — Многому, конечно, можно научиться, но моя наука идет не от книг, а от наблюдения. Я просто изучаю — концентрированно и целеустремленно — людей и их характеры, изучаю самого себя, свои слова, свою переданную людям энергию. Кстати, в последнее время ко мне стали проситься на занятия. И есть очень способные, которые буквально после второго-третьего урока уже могут медитировать со звуком.
— Я слышал, что шаманы используют специфические вещества или напитки во время проведения ритуалов? Это правда? — Скворцов дождался своей очереди.
— Нет. Лично я использую только можжевельник. Он и есть символ очищения. Горящий можжевельник помогает человеку расслабиться и открыться. Это начало для духовной работы. Но самое сильное лекарство — все-таки мои слова.
— Скажите, вот мы сидим и выпиваем водку, да? Значит, шаману можно пить? — подключилась Вася. — А есть ли у шаманов вообще запреты — можно ли пить, курить, употреблять наркотики? Или, например, нельзя, категорически запрещено что-то есть? Ну чтобы не сорвать сеанс колдовства.
— Я для себя не придумаю закона. Те, кто придумывает такие законы, — отупевает от них. Раз «нельзя», значит, я не знаю об этом, мне это ощущение неизвестно. А что я скажу людям, которые это могут — пить, курить, любить — и хотят знать объяснение? Я не делаю для себя запретов и буду употреблять то, что предлагают мне люди. Это мое испытание для себя. Если предлагают водку, я пью водку. Выпьем? — Все чокнулись, но даже не пригубили. — А потом я ощущаю, как я должен вести себя с человеком, который пьет водку. Вот с вами. — Он демонстративно выпил. — Я должен изучать себя и использую для этого все возможности.
— Но ведь Кастанеда рекомендовал наркотические вещества для расширения сознания? — Скворцов неожиданно оказался знатоком Кастанеды. (Или расширения сознания?)
— Эти вещества дают только усиление цветовых эффектов, насколько я понимаю. Но все-таки я стараюсь чистым сознанием работать. Ритуал разный бывает. Чаще я предлагаю взглянуть на прошлую жизнь, на свои деяния. Ввожу в транс, пою. И за звуком надо идти. Тогда начинает расслабляться, рассасываться эта точка, которая оставлена на сознании. Уходи, куда доходит этот звук, и увидишь просветление. И люди начинают плакать или смеяться над своей жизнью. Потому что прошлые их поступки им смешны.
— Вот уж чего совсем бы не хотелось, — пробубнил Юрий Николаевич. — А вот мы сидим с вами, да? И вы выглядите вполне цивильно. У нас же детские забавные образы такие, что шаман всегда обязательно как-то экзотически одет, раскрашен…
— А зачем бы мне вас шокировать? Иногда я так одеваюсь, как вы нарисовали, но в узком кругу. Главное — хорошенько подготовить сознание человека. А не показаться — мол, какой ты красивый или страшный. И главный секрет шамана — всегда быть спокойным.
— Слушайте, Коля, а есть ли очередь к шаману? — Скворцов, сам того не замечая, по-серьезному включился в беседу. — Многие действительно желают переосмыслить прошлое и даже изменить свою жизнь?
— Представьте — да.
— И что, шаман сегодня хорошо зарабатывает?
— Пока я шаман, значит, я бедный. Богатый шаман — не шаман.
Такой, может, немного и забавный вывод из разговора тоже требовал закрепления. Тем более что Николай в плане выпивания выглядел вполне на уровне. И еще полночи все они рассказывали друг другу о главном, хотели выявить, понять это главное — откуда оно и кто такое.
Вася же усвоила только то, что усвоила. Шаман Николай, оказывается, родился в глухой тувинской деревне. Шаманить научился у матери. И вообще шаманство все-таки передается по наследству. Но сам Николай считает, что особо одаренных можно кое-чему научить. У него жена, все наделали ей комплиментов и выпили за нее даже пару раз, и уже четверо взрослых детей. Он любит путешествовать и часто покидает свой дом, чтобы мир посмотреть, а также рассказать желающим о тайнах шаманских ритуалов. И этот случай был для него, вероятно, именно таким.
Наконец все разбрелись по своим пенальчикам.
— И что ты лежишь недвижим? Скажи, пожалуйста?
— А что надо-то?
— И Сухов еще сказал, что ты живой человек. Причем второй раз уже сказал. Это большой комплимент. Не оправдываешь нашего доверия.
— А ты? Про тебя он что сказал?
— Он сказал: Вася живой человек — априори.
— Может, ты и априори, а я наливки перепил.
— А мне ведь шаманская жена рассказала по секрету, что наливка возбуждает. Обманула, наверное, — вздохнула Вася. — А давай, Юр, можжевельник зажжем? Я видела его там в комнате.
— Ты что? Это же самое гипнотическое средство и есть.
Вася радостно подпрыгнула.
— Слушай, дай полежать спокойно. — Скворцов смотрел в темноту потолка, пока она крутилась и вертелась, и думал, откуда один за другим стали появляться в его жизни все эти экзотические персонажи, которые почему-то уже знают про него все, о чем он сам только начинал догадываться. И сколько еще им про него известно такого, что он про себя и предположить не может? И как будто собрались они все вместе, чтобы легкими и безболезненными, а может, даже и приятными процедурами фиксировать его собственное открытие себя.
— Ну ты что — не хочешь быть полубогом, что ли? — Вася снова толкала его в бок.
— Падай с неба в кровать. Полубог. Тоже мне. — Она обиженно отвернулась. — И не пыхти.
В какой-то из дней путешественники наконец покинули свои пенальчики, потом избушку, молчаливого служителя и шамана Николая с его женой Анной, оставили далеко кратеры, озера, дымы и местные радости. Потом они покинули казавшийся теперь большим и уже суетным город, который мелькнул россыпью огоньков где-то внизу, опять закопавшись в сопках, и вышли на прямую, что вела их и связывала с реальностью. Вот так летишь, летишь. Едешь, едешь. А потом жизнь твоя меняется. Уже изменилась твоя жизнь.
Дома Вася стала как замороженная. Так часто случается с впечатлительными людьми после непростых поездок, каковой и была последняя. Надо было все попробовать понять. Но если по-хорошему — что именно понимать? Все примитивно донельзя. Такое можно только помнить.
Васе надо было куда-нибудь двинуть мозги, чтобы хотя бы на время отогнать от себя всякую чушь и неразобранные впечатления. И именно поэтому она с тупой радостью отправилась к Ольге. Они договорились встретиться в ресторане Дома кино, единственном (пока) оставшемся в столице так называемом корпоративном творческом месте. Давно уже погибли для писателей их Дом на Большой Никитской, для архитекторов — на Никитской Малой и даже знаменитый Домжур на Никитском бульваре — для журналистов. Все эти Дома стали околочастными, но главное, их покинул дух и постоянные посетители, пьяницы и бузотеры, создававшие месту колорит. Все живые еще творческие единицы теперь стекались именно в Дом кино, хотя он тоже начал уже разбавляться посторонней публикой, которая хотела быть хоть чуть причастной к великому. Но вряд ли получала здесь особые впечатления именно в силу своей непричастности. Ну кроме, пожалуй, лицезрения толкающихся по буфетам известных всей стране лиц.
