Керкленд не обратил внимания ни на это предложение, ни на тон, которым оно было сказано. Он холодно улыбнулся, поднял клеймор и покачал головой.
– Меня не устраивает ни то ни другое, Эндрю. Вы спасли мне жизнь, и я не собираюсь вас увечить.
– А я не собираюсь вступать с вами в честный поединок. Я получил приказ привезти вас домой, но не причинить вам ни малейшего вреда.
Эндрю кивнул, Роберта окружили члены клана Скоттов. Граф не мог даже и подумать о том, чтобы ранить кого-то из этих людей, поэтому он опустил оружие.
– Мне будет позволено одеться? – презрительно спросил он.
Эндрю кивнул.
– Я уверен, что вам удастся натянуть одежду столь же быстро, как вы ее сбросили. – Он опять посмотрел на Дезире, сидящую на кровати.
Один из Скоттов быстро собрал вещи Роберта. Но когда графу связали руки за спиной и отобрали оружие, тот не выдержал. Он уже хотел было высказать все, что думает об этой затее, но Эндрю не дал ему рта раскрыть.
– Это всего лишь необходимая предосторожность, Роберт. Чтобы вы ни в коем случае не смогли бежать.
Скотт подтолкнул графа к двери, Керкленд оглянулся на Дезире. Одного только взгляда на бывшую любовницу ему было достаточно, чтобы гнев его как рукой сняло.
– Будьте осторожны, крошка, – нежно проговорил он, и его вывели из комнаты.
Дезире бросилась к Эндрю Скотту. Француженка положила руку на плечо молодому человеку.
– Вы ничего с ним не сделаете? – спросила она.
Эндрю покачал головой.
– Вы хотите отвезти его к Элизабет?
– Да, мадемуазель.
Дезире с облегчением вздохнула. Потом окинула оценивающим взглядом высокую фигуру Эндрю Скотта: стройное тело, красивое лицо. Ее пальчики скользнули по его рукаву, уголки губ приподнялись. Она проговорила:
– Очень сожалею, милорд, что вы не можете побыть здесь подольше.
Молодой человек смотрел в ее зеленые глаза, потом окинул взглядом округлые формы ее маленькой фигурки и усмехнулся.
– Мои сожаления по этому поводу вдвое превышают ваши, мадемуазель!
По дороге в Бэллантайн молодые люди почти не разговаривали. Руки у Роберта по-прежнему были связаны, и развязывали их только на время еды. Подобное обращение злило Керкленда невероятно. В конце концов он лэрд, а не разбойник какой-нибудь. И он имеет право знать, куда его везут и почему. Однако на все требования Роберта объяснить, что, собственно говоря, им от него нужно, Эндрю отвечал:
– Так велел мой отец.
Они ехали два дня и одну ночь, останавливаясь только затем, чтобы дать отдохнуть лошадям и поесть самим. Роберт обрадовался, увидев ворота Бэллантайна. Он уже устал ехать со связанными руками.
Эндрю развязал руки пленнику, и Роберт с наслаждением принялся разминать затекшие кисти.
– Дорогу вы знаете, – буркнул Эндрю. Керкленд хмыкнул:
– В комнату Элизабет?
Вопрос был дерзким. Эндрю сжал кулаки. Так хотелось молодому человеку ударить этого нахального горца, чтобы тот впредь не оскорблял его сестру!
– В библиотеку, – процедил он. Несмотря на поздний час, в холле еще горели свечи. Молодые люди направились в библиотеку, и шаги их гулко раздавались по спящему замку.
Граф Бэллантайн поднялся им навстречу. На его лице не было и намека на улыбку.
– Спасибо, сын, – проговорил граф. Эндрю, кивнув, вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
Роберт молча смотрел, как граф подошел к камину. Казалось, что старика тяготит какое-то бремя. Плечи его поникли, и осанка уже не была гордой. Лорд Скотт долго стоял, задумчиво глядя на огонь. Роберт подумал, что граф забыл о его присутствии, и уже хотел заговорить, как тот повернулся к нему.
– Я бесконечно благодарен Господу за то, что он в своем божественном милосердии позволил вашему отцу умереть до того, как его сын обесчестил его имя.
Щека Роберта задергалась. Мало того, что его привезли сюда насильно, так еще и оскорбляют!
– Я вовсе не бесчестил имя своего отца, лорд Скотт, равно как не желаю оскорблять дом, в котором мне предоставили убежище. Но я не могу позволить, чтобы мое имя – или имя отца – порочили, причем без всяких объяснений.
Александр Скотт почувствовал невольное уважение к этому молодому человеку. Он всегда был наилучшего мнения о Керкленде, но то, что Роберт так унизил его дочь, возмутило графа невероятно.
– Лорд Керкленд, ваше обращение с моей дочерью неблагородно. Этого я не могу потерпеть.
– В моем обращении с вашей дочерью, милорд, не было ничего неблагородного.
Гнев, который Александр Скотт сдерживал все это время, теперь вырвался на волю.
– Печальные времена настали для Шотландии! Слабости наших дворян выставляются напоказ. Моя дочь, сэр, не какая-нибудь гулящая девка, которую можно взять для потехи на один вечер!
– Неправда, лорд Скотт, я никогда не обращался с Элизабет как с гулящей девкой.
– Разве не была она девственницей, когда приехала к вам? А вы использовали ее и вышвырнули, как старую ненужную вещь! Я послал к вам свою дочь – невинную, чистую девушку, полагая, что вы – человек чести. А вы поступили с ней самым неблагородным образом! – Глаза графа метали молнии. – Мой внук не должен родиться незаконнорожденным, Роберт Керкленд! Вы бесчестно поступили с моей дочерью, и я положу этому конец!
Роберт был потрясен. Почему Элизабет не сказала ему, что носит дитя? Или она думала, что он вернется в Эшкерк, так ничего и не узнав об этом? Сообщила бы она ему о рождении ребенка? Конечно же, нет. Эта девчонка такая своенравная.
А он сам тоже хорош. Напился как свинья. Потом позволил связать себя и силой притащить сюда. Боже правый, он все-таки хайлендский лэрд!
Но почему ему толком не объяснили, что Элизабет ждет ребенка? Черт бы побрал эту женщину!
Однако Александр Скотт еще не закончил свою гневную речь:
– Вы немедленно обвенчаетесь с Элизабет – сегодня же! Священник ждет нас в часовне.
С этими словами старый граф подошел к двери и распахнул ее. За дверью ждал целый отряд скоттовских воинов. Лорд Скотт повернулся к Роберту. Разговор был окончен.
– Ваша свита, милорд.
Роберт обратился к разгневанному графу:
– Поскольку я только что был подвергнут суду и приговор мне вынесен, то в качестве осужденного я имею право на последнее слово.
Александр Скотт закрыл дверь, нерешительно посмотрел на Роберта.
– Я обвенчаюсь с вашей дочерью, лорд Скотт – из-за положения, в котором она находится. И пусть это будет хорошим началом! Однако мое дитя будет расти в моем доме!
– А как же его мать?
