— Какое там беспокойство. Оказать услугу старому другу…
Что? Они были знакомы раньше? А почему он узнает об этом только теперь?! Аполлону захотелось вскочить, прибежать наверх и потребовать от Юлии объяснений. Но он удержал себя: чего теперь-то выяснять? Снявши голову, по волосам не плачут.
А Юлия продолжала щебетать.
— Ты так и будешь стоять у двери? Сколько лет прошло, а ты все ещё меня боишься?
— Я не боюсь тебя, Юлия, я лишь хочу знать, что тебе от меня нужно? Только, пожалуйста, без намеков, конкретно…
— Мне кажется, Янек, ты чего-то не понимаешь. Мне от тебя ничего не нужно. Зато от меня ты можешь получить очень многое…
— Я ничего от тебя не хочу.
— Но почему?! Разве я не красива? Помнится, в замке ты называл меня царицей…
— Мне тогда было восемнадцать лет.
— Ах, как это нехорошо, напоминать о моем возрасте.
— Прости, я хотел лишь сказать, что теперь нас разделяет целая жизнь. У меня есть жена, у тебя — любящий муж.
— Любящий — ещё не значит любимый.
— Но это уж не мне решать, кто у тебя любимый. Скажи ему об этом, вернись в лагерь. Насколько я знаю, тебе осталось совсем немного…
— Дурак ты, Поплавский, и всегда был дураком. Тогда, в нашем замке…
— Это был не ваш замок.
— Какая разница! Ты мог познакомиться со своим родным дедом, жить в богатстве и знатности, а вместо этого принял сторону неизвестного тебе Головина. Ты считаешь, он был лучше?
По голосу Поплавского Аполлон понял, что тот взволнован словами Юлии.
— Это правда? Тот мужчина, который назвал меня именем отца, был моим дедом?
— Именно, твоим дедом! Теперь понял, как важно вовремя оказаться на нужной стороне? Ты знаешь Ковалева, этого плюгавого майора, который и майором-то стал потому, что организовал донос на своих товарищей. А сколько смертей на его совести! Неужели ты будешь охранять его честь, вместо того чтобы бежать со мной на свободу?
— Если я соберусь бежать, то уж прости, Юлия, не с тобой.
— Тогда ты умрешь, Ян Поплавский, женщины из рода Беков не прощают оскорблений…
Дальше Аполлон не стал слушать и с пистолетом в руке побежал по лестнице. Он оттолкнул с дороги несколько удивленного Арнольда и уже не думал о том, как грохочут на ступеньках его сапоги.
Ударом ноги он распахнул дверь, и в ту же минуту раздался выстрел. Аполлон не сразу понял, что выстрелили в него, что он ранен, но увидел горящие торжеством и мстительным удовольствием глаза Юлии, её палец, снова и снова давящий на курок, и тоже выстрелил в нее.
Он и не глядя знал, что попал ей точно в сердце.
Глава двадцать пятая
Весь оставшийся день дотемна Наташа занималась хозяйственными делами. Ко всеобщему удовольствию, "добрые люди" из дома вынесли не все.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — как всегда пословицей отметил это Петр.
У энкавэдэшников хватило совести не беспокоить умирающую от голода Аню, которая лежала на сундуке, так что именно в нем Наташа обнаружила чистое белье, кое-какую одежду и солдатские крепкие ботинки Алексеева, в которых он, по его словам, играл свадьбу с Зоей.
Белье она постелила на кровать и теперь уложила туда обеих девочек, а на сундуке собиралась позднее разместиться сама.
Стемнело. Детей уложили спать, хотя непоседа Гриша настолько пришел в себя, что отчаянно протестовал:
— Я уже выспался, — говорил он, поочередно заглядывая в глаза отца и тете Наташе, которая кормила их такой вкусной едой.
А потом стал собираться Петр. В сенях, очевидно, по причине постоянно царящего в них полумрака, те, кто обчистил и дом, и подворье Алексеевых, не смогли докопаться до всех укромных мест. Потому хозяин пошарил в закутке и вынул обернутую мешковиной винтовку.
— Запас беды не чинит! — подмигнул он удивленной Наташе и погладил приклад. — На зайца ходил. Добрая винтовка, хорошо пристреляна… Что ты на меня так смотришь. Тебе не нравятся винтовки?
— Не притворяйся! — рассердилась Наташа. — А то ты не знаешь, почему я так смотрю. Скажи, зачем тебе ружье?
— Лучше пропасть, чем терпеть злую напасть! — сказал он.
— Ты эти свои прибаутки брось! Пропасть он надумал! Собираешься оставить меня одну с детьми? Подумай, Петя, неужели ради мести ты подвергнешь опасности жизни пятерых человек, четверо из которых, в отличие от тебя, не могут за себя постоять?
— С чего ты решила, что ради мести, — будто заколебался он.
— Решила, не решила… Решение-то на поверхности лежит. Я понимаю, ты лежал на лавке, думал, но, выходит, думал не о Зое, а о себе, свою мстительность лелеял… Пойдешь на этот пост, что у входа в село, убьешь двух-трех стражников, а кто-то четвертый расправится с тобой. Думаешь, моих продуктов надолго хватит? Опять детям с голоду помирать?
— Ты упрекнула меня, что я думаю только о себе, — выговорил он после долгого молчания.
— Прости, я ляпнула, не подумав. Я хотела тебя разозлить, сбить с настроя, чтобы ты стал думать и о нас…
— Погоди, не перебивай. Я думал о своем долге перед Зоей и, конечно, о детях. Когда кончится это безумие, — он кивнул на дверь, — они спросят меня: папа, где могила нашей матери? И что я им отвечу? Дети, ваш батька так быстро убегал от чекистов, что не успел и маму похоронить.
— Петя, перестань! — взмолилась Наташа. — Как хочешь, но одного я тебя не отпущу!.. Мы пойдем вместе…
— И погибнем оба.
— Если с тобой что-то случится, мы погибнем все, но вдвоем у нас куда больше шансов выжить. Если ты помнишь, я кое-что могу.
— И отговаривать тебя, конечно, бесполезно?
— Я знала, что ты умный человек, — улыбнулась Наташа.
В сундуке для неё нашлись сапожки Зои, размером чуть больше Наташиного, но зато в них можно было надеть носки. Словом, и её, и Петра удалось экипировать так, что они могли легко двигаться и находиться на морозе без риска замерзнуть.
В темноте село и вовсе казалось вымершим. Скорее всего, так и было: представители власти, по словам Петра, подмели у сельчан все сусеки.
Наташа с Петром как ни старались, не могли идти совсем уж бесшумно снег скрипел под ногами.
И странно, и страшно было не слышать ни одной собаки, которые в доброе время давно залились бы дружным лаем.
— Какое село загубили, — вдруг тихо сказал Алексеев. — Идешь, как по кладбищу. Кругом одни мертвецы. И за что? Нашли врагов! Люди цеплялись за жизнь, как могли… Неужели это и есть обещанное светлое будущее?
Окна сторожки, как её называла теперь про себя Наташа, светились. И когда они подошли совсем близко, то услышали и звуки: из сарая справа от дома отчетливо доносилось лошадиное фырканье.
