– Не волнуйся, ради такого случая я назовусь Софией.
– Ты все так же работаешь фотографом?
– Только для себя. А зарабатываю на жизнь тем, что гримирую на телевидении звезд политического небосклона. А у тебя как дела?
– Жив пока еще. Открыл ресторан на юге. Я живу не в Париже, здесь только проездом. Я и в Нью-Йорк не вернулся. Остепенился.
– Вижу. Похоже, это как раз то, что тебе и было нужно. Как там твой шрам?
Я имею в виду шрам от удара ножом, нанесенного каким-то бандитом в испанском Гарлеме, от этого удара у Поля осталась фиолетовая вмятина.
– Да как сказать, болит время от времени, продолжаю проходить курс лечения, так, ничего особенного.
Супруга возвращается в поисках мужа и сына, который, предоставленный сам себе, трогает скульптуры. Смотрительница ласково отчитывает его, косясь осуждающим взглядом на отца. Жена Поля берет сына на руки и подходит к нам.
– Ты Марсела? Я узнала тебя по твоему носу. Поль не перестает рассказывать мне о твоем носе.
– Нет, я не Марсела. Меня зовут София, очень приятно. Я работала с Полем в ресторане «Присцилла Деликатессен» в Манхэттене. Была подружкой одного из его лучших приятелей, одного невротика, который продавал духи в «Макис», известная лавочка.
Я вру с легкостью, достойной Мины, меня немного тревожит, что там Поль порассказал своей жене о моем носе.
– Ах, извини. Очень рада, меня зовут Натали, – и она, смущенная, отступает на пару шагов, но видно, что она не очень-то верит. Ребенок начинает ерзать, просясь на руки к отцу. – Поль, ты никогда мне о ней не говорил.
– Как же так, Поль? Разве ты не рассказывал Натали, что, если бы не ты, я бы покончила с собой из-за твоего дружочка-придурка? Он нашел меня с двумя пригоршнями таблеток – одна в руке, а другая уже в желудке – и с пеной на губах.
Поль не может прийти в себя от изумления.
– Как я такое мог рассказать? Я только отвез тебя в больницу – вот и все… В этом нет никакой моей заслуги, каждый бы сделал на моем месте то же самое…
Не приедешь к нам в Арль? Замечательное местечко, – приглашает меня супруга Поля. – Поль, дай ей нашу визитку.
Поль машинально вынимает визитку из бумажника, я замечаю, что у него полно золотых кредиток. Внимательно изучаю адрес, ожидая, что кто-то из них начнет прощаться. Ребенок – уже на руках у Поля – бьется в истерике, желая перебраться к матери.
– Ну, было очень приятно познакомиться, непременно съезжу к вам на юг, – и я пишу свой адрес на справочнике, который купила в музейной лавке. – У меня вы будете чувствовать себя как дома, – я говорю это себе под нос, чтобы не очень-то принимали на веру то, что я сказала.
Мы поцеловали друг друга в щеку, в итоге получилось двенадцать поцелуев: четыре Поля, четыре его жены, четыре моих. Я щиплю ребенка за толстую щеку, он наконец улыбается и хватает меня за шею. Я неравнодушна к детям. Держу его пару секунд, Поль смотрит на меня влюбленными глазами, как бы говоря, а ведь это ты могла стать его матерью. Я возвращаю малыша его настоящей матери. Они идут впереди меня, но вскоре я обгоняю их – не так-то легко показывать средневековый музей двухлетнему ребенку. Встреча с Полем несколько испугала меня, но передо мной встает лицо Самуэля, и я быстро прихожу в себя. Если я уверена в себе, то никакая встреча с Полем не выбьет меня из колеи. В мыслях у меня только Самуэль; и хотя я понимаю, что все уже случилось, что уже сделан последний шаг, меня не привлекает мысль о совместной с ним жизни. Стоит ли даже заводить с ним роман? Зачем же тогда я дала ему вчера надежду?
Я прохожу по оставшимся залам музея, разглядывая балдахины, алтари и еще раз алтари, скамейки для молений, мебель, история которой глубже, чем царапины на ее деревянной поверхности, тщательно отполированной веками, мебель, помнящую рубку леса, уцелевшую в пиршествах, где, без сомнения, случались и любовные ссоры, и неожиданные стычки, выстоявшую в танцах и при переустройствах замков. Высокородные дамы и воины, облаченные в кожаные доспехи с золотым креплением, следят за мной из ниш. «Книга часов» герцога де Берри,[259]страница за страницей иллюстрированное время, агонизирующее в зодиаке, снова рождающееся, пока я своей рукой перелистываю его, вечное и бессмертное в глазах бесчисленных посетителей. Меня огорчает, что визит мой окончен, прогулка по музею подошла к концу, по крайней мере на сегодня.
Я возвращаюсь домой пешком, хотя могла бы сесть на восемьдесят шестой автобус, который довез бы меня прямо до бульвара Анри IV, но мне хочется немного проплыть на этом дьявольском корабле, каким является остров Сен-Луи. Пожалуй, я съем мороженое «Бертильон», это мороженое действительно самое лучшее в мире, оно совсем не похоже на то, что продают в «Коппелии». Здесь больше сливок, шоколада, можно взять мороженое с кусочками земляники, с ванилью, есть даже с ромом и виски – настоящее наслаждение. Я прохожу перед домом номер четыре по набережной Бурбон, где живет писательница Альба де Сеспедес, правнучка Карлоса Мануэля Сеспедеса;[260]я несколько раз по разным поводам была у нее в гостях. Это энергичная женщина, глаза ее так и бегают из стороны в сторону; она рассказала мне о Селине[261]и показала свою замечательную библиотеку. Я прохожу по мосту Понт-Мари. И с ностальгией гляжу на реку (как я буду себя чувствовать, если однажды меня лишат возможности видеть эту реку?), ее перспектива заставляет меня ненадолго забыть гаванский Малекон. Море всегда останется морем, и этот вид – подтверждение тому, что остров посредине реки выглядит менее страшно, чем остров посреди океана.
Дома я начинаю готовиться к приезду Самуэля, самолет прилетит меньше чем через шесть часов. По всей видимости, Шарлин оставила мне обещанное вино, ох уж эта любящая Шарлин. Я замачиваю черную фасоль, кладу порцию риса в кастрюлю, я решила приготовить салат из помидоров с сыром, а на десерт – пирог с грушами. Начинает звонить телефон, три зуммера, включился факс, я читаю шапку: отправлено из Кито, это от Сильвии.
Дорогая Марсела!
Меньше всего мне хочется огорчать тебя, но эти новости нельзя пропустить. Мир слеп и глух. Я не собираюсь лезть ни в какую заранее обреченную на поражение битву, но я отсылаю этот факс всем своим друзьям – мы все должны знать это. У меня нет сил много писать. Прочти это и прими спокойно, как я, однако мы не должны отворачиваться от проявлений подобной дикости. Это взято из Интернета. Целую.
