Через несколько километров после этого базара дорога снова опустела, по обе ее стороны росли лишь кусты и эвкалипты. Солнце светило так ярко, что Камалю пришлось на ходу прикрывать глаза рукой. По его словам, он не помнил такого солнечного дня. Дорога повернула влево, потом вправо и выровнялась, когда пошла прямо на север. Впервые за долгое время можно было полюбоваться пейзажем.
В тени ели у самого горизонта стоял человек: сгорбленный ветхий старик, одетый в джеллабу с капюшоном. Я первым заметил его.
— Давай подвезем его, а заодно и выпустим ящериц, — предложил я.
— С этими людьми всегда жди проблем, — сказал Камаль.
— А как же милосердие? Прошу тебя, остановись.
Камаль плавно нажал на тормоза, и мы медленно, неуклюже остановились. Старик подошел к нам, хромая. На спине у него был рюкзак. Я поздоровался с ним и сказал, чтобы он садился в машину. Он пробормотал слова благодарности. Пока старик усаживался, мы вышли, чтобы выпустить хамелеонов. Через секунду мы услышали звук включившегося двигателя. Я обернулся и увидел, что джип уезжает. Этот миг я никогда не забуду. Мы бросили ящериц и побежали по дороге, выкрикивая проклятья.
Но бежать было бесполезно, машина уехала.
— Вот гадина! — воскликнул я.
— Аллах, помоги ему врезаться в дерево, — взмолился Камаль.
— Не говори так, я не хочу, чтобы машина разбилась.
— Вы ее больше не увидите, — сказал Камаль. — К вечеру ее разберут в Мекнесе и продадут на запчасти.
Мы сидели на обочине, не веря тому, что с нами случилось, и ждали, сами не зная чего. Камаль не говорил ничего вслух, но я чувствовал, что в душе он проклинает меня за покупку этих ящериц. Ведь все случилось из-за них.
— Бедные ящерицы, бедный старик, — сказал я, как бы извиняясь.
— К черту ящериц, и чтоб этот негодяй издох. И никакой он не старик. Он только притворялся старым. Он — вор.
Через пятнадцать минут мы услышали звук автомобиля, приближавшегося к нам со стороны Мекнеса. Дорога была настолько прямой, что мы увидели машину задолго до того, как она доехала до нас. Автомобиль несся очень быстро, солнечный свет отражался от крыши. Я прикрыл глаза обеими руками.
— Похоже, это — джип.
Камаль вгляделся вдаль.
— Точно, это — наш джип.
— Неужели возвращается, чтобы отобрать у нас последние рубашки?
— Позвольте мне поговорить с ним, — сказал Камаль.
Он поднял с земли камень с острыми краями и побежал в сторону остановившейся машины.
— Не бей его!
— Еще как побью!
Вор успел открыть водительскую дверцу до того, как Камаль подбежал к нему с камнем в руке. Он прокричал что-то по-арабски. Мне показалось, что незнакомец просил пощады. Камаль был вне себя от гнева. Я видел его таким и прежде. В подобные моменты он был способен на убийство. Вор прокричал что-то снова, вылез из машины и распростерся на земле. Я не понимал, что происходит. Он умолял, повторяя одни и те же слова снова и снова.
— Что он говорит?
Камаль не ответил. Он откинул камень в сторону. Было видно, что он растроган, от гнева не осталось и следа.
— Что этот тип говорит? Почему он вернулся?
Человек явно молил о милости.
— Аллах акбар! Велик Аллах! — сказал Камаль.
— Что?
— Я не могу в это поверить…
— Да в чем дело?
— Он говорит, что вернул нам машину потому, что…
— Ну?..
— Потому что если бы он так не поступил, то впредь никто бы никогда не остановился, чтобы помочь старому человеку.
В Дар Калифа приступили к сооружению фонтана. Из Феса прибыл грузовик с корзинами квадратной керамической плитки. Плитка была синей и белой, красной и зеленой, желтой и бирюзовой, оранжевой и черной. Двое зеллиджи, резчиков плитки, сложили ее на мягкие, набитые хлопком подушки. Оба были спокойны и сосредоточенны. Подобные им люди способны провести вечность в размышлениях. Подмастерье вынес первую корзину с плиткой во двор и начал размечать плитку по формам мозаики. Для этого он использовал острую бамбуковую палочку, которую окунал в самодельную белую краску. На одном керамическом квадрате умещалось несколько форм. После чего плитка передавалась зеллиджи, который вырезал ее. Необходимо было сделать две тысячи мозаичных кусочков только для одного центрального медальона, а для всего фонтана требовалось вдвое больше. И каждый кусочек должен был быть вырезан здесь, на месте. Азиз сказал, что на подготовку мозаики уйдет месяц. Сначала я подумал, что времени на это потребуется гораздо больше. Но когда увидел, как мастер выстукивал своим молоточком, у меня появилась надежда. Формы мозаичных кусочков были разнообразны: от простых квадратиков и полосок до извилистых загогулин, ромбов, трапеций и восьмиугольных звезд. Каждая мозаичная форма имела свое название: острые пирамидки именовались квандил, плавные волнистые полоски — дардж, треугольники — талия, а восьмигранники, как сказал мне зеллиджи, назывались кура.
Марокканская мозаика значительно отличается от своей западной родственницы, которая делается из стекла. И если стеклянные фрагменты западной мозаики имеют одинаковую окраску, то марокканская мозаика — керамическая, и цвет несет только глазурь, являющаяся верхним слоем. Резать керамику гораздо сложнее, чем стекло, которое трескается по прямой линии. Приложенные кромка к кромке кусочки керамики зеллидж подходят друг к другу так плотно, что между ними нет места для цемента. Поэтому мозаику кладут на штукатурку, при этом нижнюю кромку режут под углом, чтобы она лучше держалась.
Через несколько дней после нашего возвращения из Мекнеса я проходил мимо магазина, торговавшего бразильским кофе. Это было в пятницу утром, и на улицах было необычайно оживленно, ярко светило весеннее солнце. Я заметил через окно сидящего старика. Он был закутан в синтетическое одеяло. Глаза его были закрыты. Я открыл дверь, вошел и поздоровался с продавщицей. Она спросила, понравился ли мне кофе. Когда я похвалил его, она обрадовалась.
— Вы из тех, кому нравятся хорошие вещи, — сказала она, — это видно по вашим ботинкам.
Я посмотрел на свои ноги, обутые в пару старых черных ботинок.
— Они начищены до блеска, — пояснила женщина, — рот и ноги далеко друг от друга, но у них одинаково хороший вкус.
Я показал рукой на спящего старика.
— Это ваш дедушка? — спросил я шепотом.
— Да, это он.
— Жаль, что он спит.
Женщина вытащила ящик из кассы и громко задвинула его назад.
Старик открыл глаза и хриплым голосом сказал:
— Надия, сколько?
— Садитесь рядом с ним. Я принесу вам чашечку «Бурбон Сантос».
