Никто не знает, где она проводит понедельники и среды. В районе, где живет Димитрий, ей не встречаются бенгальские продавцы фруктов, соседи не здороваются с ней, когда она заходит в его подъезд. Это немного напоминает ей жизнь в Париже — на несколько часов она становится недосягаемой для мира, безымянной. Димитрий не ревнует ее к мужу, он даже не спросил, как его зовут. Когда она сказала ему, что замужем, выражение его лица не изменилось. С его точки зрения то, что они встречаются, — абсолютно нормально, в порядке вещей, и постепенно она начинает относиться к этому так же. В разговоре с ним она называет Никхила «мой муж»: «Мы с мужем идем в гости в следующий четверг», «Мой муж заразил меня простудой».
А Никхил ни о чем не подозревает. Они ужинают как обычно, как обычно рассказывают друг другу о том, как прошел день. Вместе убирают на кухне, потом Никхил садится смотреть телевизор, а она — проверять работы студентов, готовиться к следующим занятиям. Потом они смотрят новости, съедают по миске хлопьев, чистят зубы. Как обычно, забираются в постель, целуются и медленно отворачиваются друг от друга, приготавливаясь ко сну. Только Мушуми не спится. Она лежит без сна часами, каждый понедельник, каждую среду, боясь, что Никхил узнает правду, что он обнимет ее и сразу же почувствует: что-то не так. Она приготавливается лгать с честным видом, говорить убежденным тоном. Она ходила по магазинам, скажет она, и в первый день она действительно купила какие-то туфли, чтобы показать ему, если он спросит.
Одна ночь проходит совсем плохо, она ворочается уже несколько часов. На их улице идет подготовка к строительству, грузовики вывозят бетонные блоки почему-то ночью, гремят мусорными баками. Мушуми сердится на Никхила за то, что этот шум совершенно не мешает ему спать. Где-то в конце улицы, как одинокий ночной зверь, завывает сирена сигнализации. Мушуми наблюдает за игрой теней под потолком и ждет рассвета. Однако под утро она засыпает и просыпается от сильного стука в стекло: пошел дождь, нет, ливень, такой сильный, что ей кажется, стекло вот-вот разобьется. Мушуми трясет Никхила за плечо: «Смотри, какой дождь!» Никхил, не просыпаясь, садится на постели и тут же падает обратно на подушки.
Утром Мушуми будит звонок будильника. Дождь кончился, утреннее небо окрашено розовой зарей. Мушуми выходит из спальни и видит, что протекла крыша, на потолке в гостиной — противное желтое пятно, в коридоре на полу — лужа. Они не закрыли окно в гостиной, и весь подоконник вымок, сложенные на нем журналы Никхила и ее бумаги превратились в сплошное месиво. Почему-то вид грязных, мокрых бумаг повергает ее в отчаяние.
— Почему ты плачешь? — Никхил недоуменно щурится на нее, стоя в дверях спальни.
— У нас на потолке щели.
Никхил смотрит на потолок.
— Они небольшие, я сегодня же позвоню управляющему.
— Это дождь, понимаешь? От дождя протекла крыша!
— Какой дождь?
— Ты что, не помнишь? Утром шел ужасный ливень. Я разбудила тебя…
Но Никхил не помнит.
Первый месяц свиданий по понедельникам и средам прошел — теперь Мушуми приходит к Димитрию и по пятницам. Сейчас она в квартире одна — Димитрий ушел в магазин купить масла для белого соуса, которым он поливает форель. Из дорогого музыкального центра, стоящего на полу, льется музыка Бартока. Мушуми подходит к окну и смотрит, как ее любовник пересекает двор: маленький, начинающий полнеть человечек средних лет, безработный, некрасивый. Однако из-за него она ставит под угрозу семейную жизнь. Неужели она — единственная в их семье, кто предал мужа, кто завел любовника? В первый раз она была в ужасе от того, что наделала. Когда она мылась в душе после первой встречи с Димитрием, то боялась взглянуть на себя в зеркало — единственное зеркало во всей квартире висит в ванной. Но ей пришлось это сделать, потому что надо было причесаться, и она была поражена тем, что так хорошо выглядит, или это свет позолотил ее кожу, наполнил блеском глаза?
Стены квартиры Димитрия ничем не украшены — ни картин, ни фотографий. Он все еще не разобрал огромные сумки, загромождающие коридор. Мушуми рада, что не видит всех деталей его жизни. Впрочем, потихоньку Димитрий начинает приводить квартиру в порядок, по крайней мере, все больше книг появляется на полках. Мушуми поражает сходство их домашних библиотек — если, конечно, не брать в расчет книги на немецком языке, которых у Димитрия великое множество. У него тоже есть ядовито-зеленый том «Принстонской поэтической энциклопедии», такое же, как у нее, издание Пруста в подарочной коробке.
Мушуми вытаскивает альбом фотографий Парижа и забирается в кресло, единственное кресло в его квартире. В тот первый день она села в кресло, а Димитрий подошел к ней сзади и начал массировать плечи, возбуждая ее, пока она не поднялась и они не отправились к кровати.
Она открывает альбом и рассматривает знакомые улицы города, который так любит, думает о гранте, который она теперь не получит. На полу чуть подрагивает большой желтый квадрат солнечного света, он довольно быстро перемещается по комнате, подкрадывается к ней. Вот он запрыгнул ей на колени, греет затылок. Тень от ее головы падает на книгу, выбившиеся из прически пряди волос слегка шевелятся на сквозняке. Мушуми качает головой из стороны в сторону, наблюдая за своей тенью. Она закрывает глаза, откидывает голову назад. Когда она открывает глаза, солнечный луч уже переместился дальше, теперь он — узкий прямоугольник, занимающий одну паркетную доску. Страницы книги потемнели, из белых превратились в серые. Мушуми слышит шаги Димитрия на лестнице, он вставляет ключ в замок, поворачивает его со звонким щелчком. Мушуми поднимается, чтобы убрать альбом на место, ищет щель между книгами, откуда она его вытащила.
11
Воскресное утро. Гоголь просыпается поздно, от страшного сна, который он не может вспомнить. Он смотрит на сторону постели, где обычно спит Мушуми, видит неаккуратную стопку бумаг на столе, за которым она работает, на тумбочке около кровати — бутылку с лавандовой водой, она иногда опрыскивает ею подушки. На полу валяется забытая заколка для волос — на ней осталось несколько темных волосков. Мушуми опять на конференции — на этот раз в Палм-Бич. Но сегодня вечером она будет дома. «Не волнуйся, — сказала она ему со смешком. — Я не успею загореть». Но почему-то сердце екнуло у него в груди, когда поверх другой одежды он увидел в ее чемодане купальный костюм. Ему вдруг стало страшно, тревожно, он представил себе, как она лежит около бассейна с книжкой в руке, манящая, привлекательная, обманчиво одинокая. Ну да ладно, пусть хоть один из них погреется. Вчера вечером вышло из строя отопление, и за ночь их квартира превратилась в настоящий морозильник. Вечером он включил духовку на кухне, надел теплый свитер и шерстяные носки. Посреди ночи он проснулся от холода, начал искать одеяло или плед, чуть не позвонил Мушуми в отель, чтобы спросить, где она их хранит. Но было уже три часа ночи, и в конце концов он сам нашел пледы на верхней полке в шкафу, занимающем часть коридора.
Никхил встает, поеживаясь от холода, чистит зубы ледяной водой, подумав, решает, что можно обойтись без бритья. Он натягивает джинсы и свитер, заворачивается в махровый халат Мушуми, не заботясь о том, как он выглядит. Он заваривает себе кофе, делает несколько тостов, намазывает их маслом, кладет сверху щедрые порции джема. Спускается за свежим номером «Таймс», раскладывает его на столе, чтобы почитать, пока будет пить кофе. После завтрака Никхил идет в гостиную — к завтрашнему дню ему надо вычертить поперечный разрез двухэтажной аудитории для одной школы в Чикаго. Никхил раскладывает чертеж на столе, прижимая углы книгами, которые он вытаскивает из шкафа. Он начинает работать над чертежом, но руки у него застыли, и думать он может лишь о том, как бы согреться. Вздохнув, он сворачивает чертеж, убирает его в тубус и оставляет Мушуми короткую записку о том, что будет в офисе.
