Контини посмотрел на нее.
– Только не говорите мне больше, что вы родственник Маттео…
– Не буду. – Контини больше не хотелось лгать. – Я частный сыщик.
– А! – Госпожа Анита подалась к нему. – Бедная я, знаете, мне было бы любопытно услышать всю историю.
– Что?
– Вы можете доверять мне, детектив. – Госпожа Анита, кажется, даже подмигнула ему. – Я буду держать язык за зубами.
Когда Контини приехал в Даро, все они были еще там, причем весьма взвинченные. Они спросили, что его так задержало, но Контини не стал вдаваться в подробности. Конечно, он не мог в качестве оправдания поведать о лимончино и беседе с госпожой Анитой. Поэтому ответ его был кратким:
– Теперь я здесь.
– Мы ждали тебя, – сообщила Франческа. – Чтобы Жан мог рассказать нам все.
Но Контини почувствовал, что в доме как-то нехорошо. Поглядел на Ренцо Маласпину, удобно устроившегося в кремовом кресле. Маласпина пожал плечами, словно говоря: здесь все ненормальные. Сальвиати сидел на диване и раскуривал трубку. Тогда Контини глубоко вздохнул. Потом поцеловал Франческу и прошептал ей на ухо:
– Где они?
Франческа показала на лестницу, которая вела на второй этаж. Контини сделал движение в ту сторону но Сальвиати, не вынимая трубку изо рта, пробормотал:
– Подожди.
Через несколько секунд они услышали, как открывается дверь. Потом по лестнице спустились Анна и Филиппо Корти, оба чернее ночи. Он не сказал ни слова. Она, ни на кого не глядя, проговорила:
– Мне жаль.
– Не… – начала Франческа.
– Я должен… – начал одновременно Филиппо.
Мгновение тишины. Потом Сальвиати чиркнул спичкой, чтобы разжечь трубку. И Филиппо сказал:
– Я должен уйти. Если вы хотите быть здесь, нет проблем. Я пошел.
Какое выражение лица скрывалось у него под бородой, было непонятно. Глаза обведены красными кругами, голос без модуляций.
– Оставайся здесь, – предложил Сальвиати. – Оставайся: я расскажу вам, как ушел от людей Форстера, которые прервали ограбление. Я ушел от них благодаря твоей помощи, Филиппо.
– Я… – забормотал Филиппо. – Из-за меня Форстер…
– Не будем больше говорить об этом, – прервал его Контини. – Форстер убрался.
– Ему позарез нужны деньги, – сказал Сальвиати. – Чтобы прийти сюда посреди бела дня, с пистолетом… но в итоге он понял, что шансов у него нет.
– А теперь? – испугалась Анна. – Теперь он сделает еще одну попытку?
– Думаю, нет, – ответил Контини. – Он хотел всех нас здесь собрать, воспользоваться благоприятным моментом без риска для себя. Теперь в любом случае у него деньги, Лина свободна, и нас это вполне устраивает.
– Но это несправедливо! – воскликнула Анна. – Несправедливо, что по вине… что теперь Форстер забрал десять миллионов!
– Не важно, – сказал Сальвиати, окутанный клубами дыма.
– Как это не важно? – голос у Анны был на октаву выше, чем обычно. – Столько усилий, столько страха… и мы украли деньги, вы понимаете? И сейчас этот чокнутый убийца заработал десять миллионов франков! Десять миллионов! Это несправедливость…
– Не думай об этом, – Сальвиати пожал плечами. – Справедливость в том, что мы живы.
Контини по-прежнему ощущал странную атмосферу. Они сидели там, в этой элегантной гостиной, как выжившие в катастрофе, подыскивая слова, чтобы выбраться из передряги без неизлечимых ран. Но будто оставалось еще что-то неясное, словно не хватало… ну, Франческа, кстати… где Франческа? За последние минуты она ничего не сказала, и Контини заметил, что ее нет в комнате.
– Где Франческа? – спросил он.
– Я попросил ее сходить кое за чем.
– Но что…
Контини прервался. Франческа как раз открывала заднюю дверь в гостиную, не без труда занося в комнату большую спортивную сумку. Черную сумку.
Все затаили дыхание. Несколько секунд Контини слышал тиканье часов, перекрываемое далеким скрипом тормозящего поезда. Потом Франческа поставила сумку на ковер в центре гостиной. Сальвиати отложил трубку, встал. Расстегнул сумку. Показались плотные ряды банкнот.
Все по-прежнему молчали.
Сальвиати обвел их глазами. Потом сказал:
– Неохота было оставлять все эти деньги Форстеру.
23 За закрытой дверью
Одно дело слышать о деньгах, другое – видеть их. Десять миллионов франков – величина почти абстрактная, пока не увидишь, как они загромождают сумку. Пачки банкнот, евро и франков, вспышка цвета, которая сначала доставляет эстетическое удовольствие, а потом потрясает, как пощечина.
Десять миллионов.
Это не шутка.
Десять миллионов это десять миллионов. Все обступили сумку, пока Сальвиати показывал им деньги. Потом он застегнул молнию, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, и сказал:
– Мы отдадим деньги банку, и на сем эта история наконец завершится.
– Но… – Анна прокашлялась. – Но тогда, значит, у Форстера ничего нет!
– У него несколько тысяч евро и франков, – ответил Контини. – Те, что были в сумке номер два.
– В сумке номер два?
– Это долго объяснять…
– Ты хочешь сказать, – вступил в разговор Контини, – Форстер ушел, зная, что ты его облапошил?
– Что он мог сделать?
Анна оторвала взгляд от сумки.
– Но теперь он станет искать эти деньги, – воскликнула она. – Теперь он снова…
– Успокойся! – перебил ее Сальвиати. – Форстер был приперт к стене, повторяю. Вскоре ему придется несладко, ведь он должен денег куче не вполне респектабельных людей. А к тому же у нас этих денег больше не будет. Я их оставлю в надежном месте и позвоню директору Беллони.
– Сколько там у нас времени? Он уже проснулся, наверно, – сказал Контини с улыбкой. – Но я хотел бы знать, что за комбинацию ты провернул… да еще и с помощью Франчески!
Франческа улыбнулась:
– Это была моя часть запасного плана…
– Объясню тебе в двух словах, – сказал Сальвиати. – Это просто. Я попросил ту синьору, что занимается уборкой…
– Катю.
– Я попросил Катю оставить в кабинете Беллони два предмета. На письменном столе – поднос с чашками. Под столом, так, чтобы не было видно гостям, сумку, точь-в-точь как та, что использовалась для перевозки наличных.
– Но без наличных… – сказала Франческа.
– Почти! – Сальвиати выпустил облако дыма. – Катя об этом не знала, но в сумке лежали пачки поддельных банкнот. Немного настоящих денег и достаточное количество макулатуры, чтобы придать сумке нужный вес.
