Я резко поднялся из-за стола.
— Алёна, вам принести кофе?
— Не откажусь. Только чёрный, пожалуйста, без молока и сахара.
Я сходил на кухню и приготовил две чашки кофе. За эти пару минут я немного собрался с мыслями, но так и не смог найти удовлетворительного объяснения необыкновенной осведомлённости Алёны в моих личных тайнах. Я отказывался верить, что она явилась из будущего, это подрывало все мои представления о незыблемой реальности, о раз и навсегда свершившемся прошлом, которое нельзя отменить и переиграть заново. Сама мысль о такой возможности приводила меня в ужас. Да и вариант с параллельными временными линиями был ничуть не лучше: он лишал меня чувства собственной уникальности, получалось, что на свете существует множество идентичных (или почти идентичных) мне личностей, и таким образом каждое моё отдельное «я» не представляло ни малейшей ценности.
Вернувшись в кабинет, я не сел за свой рабочий стол, а устроился в широком мягком кресле по соседству с тем, где сидела Алёна.
— Ну что ж, рассказывайте. Я слушаю вас.
Прежде чем заговорить, она отпила немного кофе и достала сигарету. Однако заметив, как я поморщился, немедленно вернула её в пачку.
— Да, знаю, скверная привычка. Вас и раньше она раздражала. — Алёна неуверенно улыбнулась. — Вернее, это для меня было «раньше». А для вас — отчасти в гипотетическом будущем, отчасти в несостоявшемся прошлом.
— Мы с вами и тогда… и там… — Я совершенно запутался в обстоятельствах времени и действия. — Мы были знакомы и в той реальности?
— Да. Тогда вы тоже защищали меня. И тоже по обвинению в убийстве доктора Довганя. Вы сумели добиться оправдательного вердикта, хотя моя вина была очевидна — я застрелила доктора буквально на глазах у его секретарши и даже не пыталась замести следы. Именно из-за этой простоты следствие велось небрежно, с грубейшими процедурными ошибками, чем вы немедленно воспользовались. В результате вам удалось опротестовать и изъять из дела целый ряд доказательств, включая моё признание в убийстве и дедов пистолет, так что присяжным не оставалось ничего другого, как признать меня невиновной ввиду недостаточности улик.
— А в благодарность за это, — иронично докончил я, — ваш отец отвалил мне полный кейс денег.
То ли не уловив моей иронии, то проигнорировав её, Алёна серьёзно покачала головой:
— Нет, за свою работу вы получили только чек от деда. В моей прежней реальности отец погиб ещё до убийства доктора Довганя. Собственно, оба эти события связаны напрямую. В середине августа, на одном из сеансов психотерапии я проговорилась доктору о своём происхождении — до сих пор не понимаю, что на меня нашло, возможно, я постепенно начала подпадать под его влияние. Как бы то ни было, он узнал, что я дочь Томаса Конноли, и решил извлечь из этого выгоду. Однако он не стал шантажировать нас с отцом, а просто продал информацию обо мне арранским террористам. Те захватили меня, накачали наркотиками и вытянули сведения, которые позволили им добраться до отца и всех его соратников, находившихся в тот момент на Дамогране.
Алёна умолкла, снова достала сигарету и с немым вопросом посмотрела на меня. Я неохотно кивнул, и она закурила.
— Не знаю, почему после этого меня не убили, — продолжала она. — Может, решили, что я не представляю никакой угрозы для их проклятой революции, а может, просто пожалели. В конце концов, у них тоже есть дети… В общем, меня отпустили, приказав никому не говорить о случившемся. В противном случае они грозились убить деда с бабушкой. После всего, что они сделали, я приняла их угрозу всерьёз и не стала заявлять в полицию. Вместо этого я взяла дедов пистолет, пошла к доктору Довганю и застрелила его. Вот так я убила его первый раз.
— А потом вы построили машину времени, — предположил я, — и вернулись назад, чтобы убить доктора ещё до того, как он предал вас.
Она нахмурилась.
— Вы жестокий человек, Игорь. Могу себе представить, как страдала бедняжка Алёна-вторая, когда тщетно пыталась убедить вас в своей невиновности, а в ответ слышала ваши саркастические замечания. Да и со мной вы вели себя бессердечно. Чего только стоили ваши постоянные намёки по поводу моих отношений с доктором. Вы просто извели меня своими нелепыми предположениями, пока я наконец не рассказала вам всей правды… Впрочем, я тоже не подарок и, бывало, доводила вас до белого каления. Так что мы с вами друг друга стоим.
— Нет, Алёна, вы не поняли меня. Ведь я спрашивал вас серьёзно, я не собирался насмехаться над вами. Как вы попали сюда… в наше время?
— Во всяком случае, не на построенной мной машине времени. Конечно, порой я мечтала вернуться в прошлое и всё изменить, я хотела спасти отца и тех людей, которые погибли вместе с ним. Но это были только мечты, я не верила в их осуществление. А целом моя жизнь после суда сложилась неплохо, я смирилась с происшедшим и перестала раз за разом оглядываться назад. Короче говоря, возвращаться в прошлое я не собиралась и никаких сознательных действий для этого не предпринимала. Всё случилось вопреки моей воле — то ли по чьему-то злому умыслу, то ли в результате непредвиденной флуктуации пространства-времени. Лично я думаю, что второе. Однажды я на секунду потеряла сознание, а когда очнулась, то обнаружила, что из ранней весны попала в самый разгар лета. Моего прошлого лета.
Докурив сигарету, Алёна раздавила её в пепельнице и выпила из своей чашки остаток кофе.
— Я довольно быстро сориентировалась в ситуации и поняла, что не сплю и не брежу. Окончательно убедившись, что я попала в прошлое — или в другую реальность, где время течёт чуть медленнее, — я решила воспользоваться случаем и предотвратить гибель отца. Сначала я собиралась предупредить саму себя или припугнуть доктора, но потом… потом пришла к выводу, что самый верный способ — убийство. Я не чувствовала никакой жалости к Юрию Довганю, ведь в моей реальности он обрёк на смерть два десятка людей, в том числе меня — и не его заслуга, что я осталась в живых. А вдобавок на суде выяснилось, что он совращал своих пациенток. Я избежала этой участи, наверное, только потому, что была слишком взрослой как на его вкус. Словом, он вполне заслуживал смерти.
— Это ущербная логика, Алёна, — возразил я. — Никто не вправе решать, заслуживает ли человек смерти. Жизнь священна. Даже жизнь такого негодяя, как доктор Довгань.
— Да, знаю. Думаете, я не мучаюсь этим? Почти каждую ночь он приходит ко мне во сне, я часто просыпаюсь от кошмаров, иногда подолгу не могу заснуть… Но ведь я защищалась! Я защищала себя, своего отца, других людей — и тех девочек, которых он ещё мог совратить, если бы остался в живых. Доведись мне начинать сначала, я поступила бы точно так же. Ну, разве что сделала бы всё аккуратнее. Я была слишком неосторожной и совершила массу ошибок, действуя в полной уверенности, что у моего второго «я» будет стопроцентно непробиваемое алиби. В прежней реальности я вообще не пошла в тот день на приём. У меня было свидание с… с одним человеком. Мы встретились в Национальном парке, долго там гуляли, обедали в ресторане, катались по озеру и вернулись в город только к семи вечера. А в этой реальности всё произошло иначе: мой друг не пришёл на встречу, и я-вторая, прождав его битый час, отправилась в медцентр, где едва не столкнулась лицом к лицу со мной.
