Ночь сменяла день через неравные промежутки времени, и длилась недолго. Но и ночью мерцал в алмазных осколках свет звёзд, светился лиловой дымкой на горизонте ельник, вспыхивали на пригибаемых ветром соцветьях насекомые светоносцы.
И парил в небесах сокол Гриша.
Румбо сначала не замечал Гришу, ясно балдея от чистоты космоса. Но Гриша всё настойчивее кружил над ним, время от времени подавая жабрами клич:
— Кусь!.. кусь!..
Румбо улыбнулся, протянув ладонь к небу:
— Что хочешь, хищная птица?
— Замно-о-ой!.. идизамно-о-о-й! — позвал Гриша, паря так низко, что почти задевал брюхом стеклянные скалы.
— Куда ж ты ведёшь меня? — шагал, не прогоняя улыбки, — куда зовёшь? Не на погибель ли лютую, тяжкую?
Но нет: вокруг по-прежнему приветливо и тихо.
За поросшим лиловым ельником бугром открылось чёрное озеро. На вид почти круглое, оно простиралось едва ли не до горизонта; низкий ельник рос по берегам его.
Сокол парил над озером.
Он испражнился в воду, и в том месте, где соколиные фекалии коснулись воды, она забурлила. Липкие багровые пузыри разошлись рябью; знакомый запах коснулся ноздрей: не вода была в озере, но тёплая человечья кровь. Нежно вдохнув, он вошёл в неё по колено.
Густая.
Шёл дальше, махая Грише рукою: кровь уж по пояс.
Нырнул, всосал кровь желудком, испустил обратно потемневшей струйкой.
ОоооооооооооОоООооооооОооооооооОоОооООооОо!
ООООоООооОооОоооООооООооооооооОоО!
ОооОООООооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо…
Глаза засияли. Хуй встал как свая.
Что это маячит там, справа? неужели русалка?
Гибкая фигура в воде. Женское тело, но голова как у дятла (только размером побольше). И алой молнией сверкает клюв.
Она плывёт к берегу: поплыву за ней!
В несколько мощных гребков достиг суши: незнакомка обтиралась кусками пушистой плесени.
— Эй! Привет!.. Я — Румбо.
— Бабадятел. — Она удостоила его 2-мя быстрыми взглядами.
Оказалась высокой: метра под 2, не менее. Мелкая для могучего торса голова смотрелась забавно, вертясь по-птичьи на жилистой девичьей шее. На шее этой сзади Румбо увидел длинные хитиновые наросты, которые опускались на спину как волосы или иглы дикобраза. Аккуратные груди вместо сосков венчали залупы, которые Бабадятел ежесекундно теребила длинными костлявыми пальцами.
— Тебе, наверное, не терпится узнать, что у меня между ног? — чирикнула великанша.
— Вовсе нет, — отвечал после паузы.
Неожиданно на берег стремительно выползло плоское зеркальное тело и с тонким свистом повисло в воздухе, неуловимой вибрацией отряхивая кровь.
— Познакомься: это Кроепед, — встряхнула «иглами» Бабадятел.
— Здравствуй, здравствуй, Румбо… — зашелестел Кроепед голосом, похожим на разрезаемую стальную фольгу, — мы давно, давно тебя ждём, давно примечаем…
— Добрый день, уважаемые… — от волнения пересохло во рту, — я, право, очень рад встретить друзей… до сих пор попадались лишь сволочи… — на этом месте он осёкся, ибо без единого всплеска из крови вышли Гаврила с гиенокрысом на поводке и Начальник Цеха с чёрным истуканом под руку.
Повисла неловкая пауза.
Кроепед выделил из себя дурно пахнущий лоскуток живой плоти.
Лоскуток заёрзал на струпьями покрытом песочке. Гаврила брызнул на него кровью из дёсен — и тот час плоский до того обрывочек заметно надулся, взбугрился розовыми хрящами. Из свежеформирующегося тельца проклюнулись щупальца. Оно перекатилось на бок, поползло.
Бабадятел резко метнулась и склевала новорождённое существо в стремительном приседе. Румбо на ляжку брызнули горячие капли.
В отдалении тихо играла скрипка. Звук её похож был на девичий стон:
— Оа-о-х-ооа… оох-о-а-о…
— Кто это там играет на скрипке? — спросил, чтобы стряхнуть наваждение.
— Твой мозг. — пояснил Гаврила, — Желаешь почистить?
— Нет, благодарю…
— Он славный парень, я давно его знаю, — НЦ игриво ухватил Румбо за ягодицы, — он у меня — передовик производства. Настоящий, не поддельный… поддельных мы не держим. Избавляться от подделки: в этом наша суть.
— А чем, собственно вам так насолила подделка, смею поинтересоваться? — рваной струной прошелестел Кроепед, — чем подделка лучше оригинала? Если речь идёт о деньгах, то фальшивки имеют меньшую цену, только и всего. Но на фальшивые деньги тоже есть свой рынок — так вот по природе всё благоустроено. И нехуй в благоустройство это вмешиваться, ясно?
— Вы говорите, словно сортирный попик, — заскрежетала ему в ответ Бабадятел, — а что же мы, выходит, зазря по земле этой ходим? Зазря небо коптим? Ситуация получается какая-то странная. У нас есть питательное озеро, и мы сидим на его берегах. Прижились здесь, и не в силах уже двинуться с места…
— Она имеет ввиду: сменить волну, — пояснил Гаврило, отпуская крысу (та с пронзительным визгом скрылась в ельнике).
— Вот именно. Засосало нас это озеро в прямом и переносном смысле этих слов. Дно его трепещет как скопленье людских сердец, и когда пьёшь из него — это как будто ешь ложкой икру, запивая шампанским.
— Ну ты загнула, подруга… — звякнул Кроепед.
— А чего загнула?.. По большому счёту, права она! — вступился вдруг за Бабудятла НЦ, — ведь мы привыкли питаться только свежей плотью, да притом самой лучшей, самой энергичной… вот ты, Румбо, зарубил недавно поезд, несущийся к счастью, а ведь ехала в нём местная удалая молодёжь! Сколько Силы добавил ты в озеро!.. неплохо, очень неплохо. Мы любим наиболее энергичных, чтоб торкало. Такие, что лезут наверх: во власть, к деньгам, к бессмертию. Мощные особи. Альфа-самцы и альфа-самки.
— Это вы из Хаксли, что ли?.. — не понял Румбо.
— Из хуяксли. Гееее, — заблеяла Бабадятел.
— Это из жизни, — НЦ выдернул дренаж из разреза, — жрать вкусней тех, кто мощней. Правило мясоеда, неужто не слыхал?
— Он всё слыхал… он прикидывается… — стрекотнул Кроепед.
— Прикидывается? — тряхнул червями Гаврила, — а вот мы сейчас поглядим… разделишь с нами трапезу, Румбо? У нас тут один крупный экземпляр припасён: гляди-ка! — с этими словами он выдернул металлическим крюком из вырытого тут же узкого вертикального колодца трепещущее еще в агонии тело Мити.
Митя вышел со всхлипом: как упругий член из прямой кишки. Он был совершенно наг, на горле его виднелось напоминающее вульву отверстие, обильно кровоточившее.
НЦ приник слизывать кровь с этого отверстия, пока Бабадятел клевала глаза.
Кроепед залетел сзади и долго кружил, словно подбираясь, а затем свернулся вдруг тонкой трубкой и залетел Мите в жопу.
