Он судорожно вздохнул, крепко зажмурился и зажал ладонями лоб, чтобы закрыться от клинка Кийта. Хотя метательный нож все еще свободно парил в воздухе, Чиангар боялся, что в любой миг оружие может рвануться вперед и вонзиться в лицо.
Кинжал словно держала в воздухе невидимая рука. Острие его нацеливалось точно в середину лба дрожащего от ужаса бородача.
— Значит, ты больше не хочешь служить мне? — с жестокой улыбкой спросил Таррейтал. — Ты сам хочешь стать господином?
— Нет, повелитель… — едва слышно прошептал сдавленным голосом здоровенный кандианец. — Я не говорил такого…
Судя по всему, Таррейтал хлестнул его резким ментальным ударом. Чиангар болезненно вскрикнул, всплеснул руками, и лицо его покрылось красными пятнами.
— Не обманывай меня! — сурово сказал черноволосый. — Ты же знаешь, что я не переношу этого. Открой глаза!
Судорожно сглотнув, широкоплечий бородач повиновался. Он поднял веки и с животным ужасом уставился на кинжал, все еще висящий в воздухе.
— Для чего я послал тебя сюда? Для чего ты шел вместе с этими грязными искателями?
— Чтобы я привел светлейшего принца к базе… — упавшим голосом признался Чиангар.
— Ты должен был отвечать на мои мысленные послания?
— Я должен был отвечать на импульсы принца…
Кийт мгновенно вспомнил, что как-то раз, поздним вечерам ему удалось перехватить канал телепатической связи, который исходил от кого-то из членов его отряда.
— Значит, ты захотел стать господином? — нарочито приветливо повторил Таррейтал.
Но от этой приветливости даже у Кийта мороз пробежал по коже.
— Да, я сам хотел превратиться в господина… — выдавил из себя Чиангар. — Я хотел обрести власть.
— Ты подумал, что сможешь обмануть меня?
— Да, мне казалось, я смогу обмануть принца…
— И для этого ты решил завладеть «Оком владыки»? — усмехнулся черноволосый.
— Да… — выдавил из себя Чиангар. — Я думал, после этого мне хватит власти, чтобы подчинить себе даже светлейшего принца…
Таррейтал рассмеялся и презрительно повторил:
— Думал, что хватит власти, чтобы подчинить себе принца…
Он поднял голову к галерее, на которой все еще стоял Кийт, и неожиданно спросил:
— Знаешь ли ты, путешественник, что такое власть над людьми?
Ответом стала быстрая небрежная улыбка Кийта. Точнее, это была мимолетная ослепительная вспышка его белоснежных зубов, которые он показал в нарочитой усмешке.
Он не собирался вступать в беседу с человеком, который охотился за его отрядом. Но Таррейтала это мало волновало. Он сказал:
— Власть над людьми — это самое величайшее наслаждение на свете! Это высшее блаженство, разъедающее твое сердце! Власть — это божественный нектар, приносящий самое сладостное опьянение! Власть слаще звучания голоса самого любимого человека!
Пока он говорил это, взгляд его пылал. Но внезапно взор потух, стал мертвенным, и Таррейтал мрачно добавил:
— Но власть — это еще и большое испытание! Не каждый может выдержать его.
Его неподвижный, слепой взгляд, казалось, вот-вот прожжет насквозь переносицу Чиангара.
Потом Таррейтал снова поднял голову и сказал, обращаясь к Кийту:
— Власть — это сила многих и многих людей, которая принадлежит только тебе. Но ты должен доказать, что можешь выдержать напор этой силы! Понимаешь ли ты, достопочтенный путешественник?
— Нет, — решительно покачал головой сёрчер. — Пусть помогут мне Небеса, чтобы я понял хоть что-нибудь.
Он не хотел вступать ни в какие бессмысленные переговоры. Все это время он думал лишь о зеркальном шаре, упакованном в пакет и по-прежнему лежащем на пыльном ящике, рядом с Джиро. Нужно было сделать так, чтобы черноволосый ничего не узнал о находке.
Таррейтал между тем продолжал упиваться своей силой.
— Власть вытягивает из мира красоту и берет себе! — с ледяной улыбкой провозгласил он. — Власть отбирает надежду, превращая весь мир в царство живых мертвецов, но они благодарят ее за это!
Он усмехнулся, заметив, что Кийт в готовностью кивает, как бы соглашаясь со всеми его речами.
— Ты думаешь, что это только слова? — спросил он.
— Почему же… — протянул Кийт. — Возможно, ты прав, торговец!
Они встречались всего один только раз, и тогда черноволосый представился компаньоном толстого Беддея. Но на этот раз Таррейтал гордо сказал:
— Я не торговец, да будет тебе известно. Я принц! Я рожден в семье правителя Южной Канды, того благословенного края, где родился и этот несчастный…
Он кивнул при этом на Чиангара. Кандианец все еще со страхом смотрел на лезвие, направленное на его лицо.
— Ты хотел убить его? Ты прав! — сказал Таррейтал. — Но я остановил твой клинок. Это было бы слишком просто, слишком легко. Сейчас ты увидишь, чего заслуживает этот человек. И через мгновение ты поймешь, что такое настоящая власть!
Голос его прозвучал настолько зловеще, что даже у Кийта невольно перехватило дыхание.
— Возьми нож! — приказал Таррейтал.
Дрожащая рука Чиангара протянулась вперед, и его пальцы сжали рукоятку клинка Кийта. Бородач взял нож и вопросительно посмотрел на Таррейтала, словно ожидая дальнейших указаний.
— Ты хотел сам владеть «Оком владыки»?
— Да… — простонал кандианец упавшим голосом.
— Тогда сначала ты должен вырезать свой глаз, — сурово сказал Таррейтал. — Мы посмотрим, достаточно ли ты силен!
После этих слов весь мир в один момент вздыбился для Кийта, как огромная волна. Буря чувств поднялась и обрушилась на него с оглушительным грохотом.
— Пощади меня, светлейший принц! — растерянно взмолился широкоплечий бородач. — Отпусти меня!
Могучий кандианец мог бы раскроить череп щуплого Таррейтала одним ударом кулака. Достаточно было небрежного движения руки… Кийт прекрасно знал это, но сейчас видел, что тот не может воспользоваться даже тысячной долей своей невероятной физической силы.
Если бы здесь случайно оказался купец Беддей, Чиангар сразу узнал бы, что сопротивляться уже бесполезно. Но бородач не мог сразу поверить в свою ужасную участь и еще пытался бороться.
На его покрасневшем от напряжения лбу вздулись вены. Он хрипел и ревел, как раненый медведь. Было видно, что все его могучие силы направлены только на то, чтобы противостоять могущественной воле Таррейтала.
Только все было безнадежно. Кийт и Джиро не могли пошевелиться от ужаса. Им хорошо было видно, как правая рука Чиангара поднимается, и острие кинжала неумолимо приближается к глазнице.
— Нет!.. Нет!.. Нет!.. — стонал кандианец. — Пощади меня!
