— Поднажми на весла, ангмарец, партизаны ведь не сдаются, так?
Назгул выругался и вновь принялся яростно грести, то и дело сбиваясь с ритма, когда оглядывался.
Погоня приближалась неотвратимо, ветер крепчал. Лодки начало подбрасывать на высокой волне, то и дело норовя перевернуть. В один момент, когда их утлый челн оказался вознесен довольно высоко, ангма-рец разглядел на востоке два знакомых паруса.
— Роде, Роде идет! — закричал он как безумный. — А ты приуныл, — рассмеялся Шон, — Где наша не пропадала.
И затянул песню:
Покрепче викинг сжимай топор,
Месть идет по пятам,
Чужих драккаров сомкнулся строй,
Как Локки, бесится ярл…
Пение подхватили. Весла слитно вспенили воду, унося беглецов от погони.
Однако ни музыка, ни стихший внезапно ветер не могли бы помочь, не случись каперской эскадре проходить мимо.
Когда впередсмотрящий заметил данские корабли, даже не успев обнаружить едва возвышающиеся над водой плоскодонки, каперский адмирал смекнул, что настал его черед поучаствовать в похищении датского принца. И корабли устремились вперед…
Как и предположил седой ветеран, лодки Легиона находились как раз между сближающимися коггами.
— Хватит ли у них ума отгрести в сторону? — кусал он губы. — Во время боя я не смогу поднять их на борт. А вот картечью случайно посечь — это запросто.
Но Соболевский доказал, что не зря плавал в последние годы бок о бок с Карстеном.
— Меняем курс, — сказал он, кривясь от звуков собственного голоса и держась за висок, в котором багровым цветком распускалась боль. — Левее, левее надо идти.
— Так они нас только быстрее нагонят!
Ангмарец грешным делом решил, что поляку отбило мозги топорищем гизармы.
— Данам до нас уже дела нет. Они видят наши корабли и идут на сближение. Надеются победить и потом взять нас посреди моря голыми руками.
Назгул не стал спорить, справедливо полагая, что Соболевский больше него смыслит в морском деле.
Басманов тем временем мерил торопливыми шагами палубу флагмана.
— А никак нельзя уклониться от боя? Мне нужен Магнус, а не очередные пущенные на дно посудины.
— Как тут уклонишься? Они или на нас бросятся, или начнут лодки таранить.
— Ни к чему эта баталия, — волновался опричник. Он был в нескольких шагах от успеха и не мог совладать с эмоциями.
— Ничего страшного, и не таких бивали, — заметил Роде.
Но на этот раз все получилось не так легко, как обычно.
На одном из данских судов стояли новенькие мортиры, пушки навесного огня, и к ним оказался приставлен толковый канонир. На дистанции, недоступной русским орудиям, датчане открыли огонь.
Роде быстро понял, что проигрывает толком не начавшийся бой подчистую. Палуба оказалась проломленной в нескольких местах, снесло переднюю мачту, а враг не получил еще ни одного повреждения.
— Придется идти в прямую атаку и полагаться на абордаж, — заметил Роде. — А сама абордажная команда как раз болтается на дурацких лодках! Неужели фортуна, девка гулящая, от меня отвернулась?
Противный визг мортирных ядер, отвесно падающих с неба, заставлял Басманова бледнеть. Лишь чувство боярского достоинства не позволяло ему показывать окружающим, как он не хочет умирать именно сегодня.
— Магнус, королевский брат, сколькими кораблями и жизнями мы еще заплатим за тебя? И окупится ли эта страшная плата?!
…Соболевский, привстав на скамье, наблюдал за боем, поминутно рискуя свалиться в воду. Лицо его делалось все мрачнее и мрачнее.
— У датчан какие-то новые пушки. Они расстреляли флагман до того, как тот сблизился настолько, чтобы ответить. Не знаю, как дотянет Роде до Нарвы. Да что там думать об обратной дороге, когда его вообще могут пустить на дно!
— Что, так плохо? — спросил ангмарец удивленно.
Он-то давно уверовал в полную непобедимость каперского адмирала.
— Такие пушки надо будет заказать для наших кораблей, — заметил Соболевский, наблюдая, как мортиры крушат теперь второе русское судно. — Они созданы для бомбардировок крепостей и дальнего боя.
— Что там делает Карстен? Неужто отступает?
— Наоборот, рванул вперед, собирается идти на абордаж. Какими силами? Сам с маврами и Басмановым будет на борт карабкаться?
Меж тем датчане, не знавшие о малой численности экипажа русского корабля и почувствовав свое преимущество в орудийной стрельбе, стали уклоняться от сближения.
Второй русский когг, не получивший таких повреждений, как флагман, оживленно перестреливался с не снабженным мортирами данским судном. Тут дело шло совсем не в пользу потомков викингов.
Аника, разбуженный пальбой, некоторое время наблюдал за происходящим, болтаясь под бушпритом. Ему приходилось ходить на татар по Дону на казачьих стругах, что самую малость меньше иных морских судов, потому он быстро разобрался в нюансах баталии.
— Попал Роде в переплет, — сказал себе под нос атаман. — Ну что, Аника, будем своих выручать?
Ответ лихому атаману был очевиден, и потому он стал медленно подтягиваться наверх. Пару раз он едва не свалился, когда ядра от вступивших в действие каперских бомбард ударяли в датские борта. Упади он в воду, и тяжелый корабль на всем ходу раздавил бы его насмерть…
Посланный на нос датский матрос намеревался закрепить особый парус, что должен был поспособствовать маневру. Не успел он взяться за канат, как перед его глазами мелькнула смуглая рука, и моряк очутился в соленой воде, не помня полета и падения.
Аника выскочил на палубу.
Здесь царила обычная для боя суматоха, никто не вертел головой по сторонам, стараясь выполнять команды пузатого капитана, впившегося во флагман Роде колючими глазами.
— Руль налево, я кому говорю! Если витальеры сумеют перебросить хоть одну абордажную кошку на наш борт, я начну привязывать парусных матросов к мортирам!
Аника прошмыгнул мимо капитана, углядел пороховые бочонки и стал к ним подбираться.
— Эй ты, усатый, подавай ядра. Ты что же, спрятаться от пиратской стрельбы хочешь? Плохое укрытие выбрал, это же огненное зелье… Стой, а ты кто такой?
Аника выхватил саблю и отделил от тела самую наблюдательную и умную голову на датском корабле.
Рванувшегося к нему ратника он опрокинул ударом ноги, выхватил из рук аркебузу.
— Капитан! — крикнул он. — Ложись в дрейф, а не то я разнесу твою посудину!
Может быть, слов датчанин и не понял, но красноречивые жесты атамана говорили сами за себя. Понурив голову, моряк отдал нужное приказание.
Роде, облаченный в кирасу и с абордажной саблей в руках замер, глядя на данское судно.
