А тут еще – его сердце: оно стало огромным, оно билось сильнее и росло, как все росло в плотной влажности джунглей. По ночам, в нервной, прерывистой дреме, когда он опирался головой о дверь кабины, а грузовик вела Ронда, когда обоим казалось, что они едут целую вечность или вообще выпали из времени на этой однообразной дороге сквозь нескончаемую зелень, Бадди мерещилось, что его сердце распухает и охватывает все его тело. Пока наконец он не превратился в одно огромное сердце, пульсирующее, алое и мерцающее во тьме.
По ночам деревья образовывали темный коридор, сквозь который они мчались по никогда не меняющейся под колесами дороге: им казалось, будто они просто парят в воздухе на одном месте, а все, что вокруг, мчится мимо, будто при скорости сто пятьдесят километров в час они вовсе никуда не едут; потом вдруг – силуэт тапира, визг тормозов, чтобы избежать столкновения, а однажды – темная огромная петля, словно толстый канат, свившийся кольцами поперек дороги, – анаконда, так что им пришлось резко остановиться и ждать, пока она уползет. Ягуары рычали в ночи, и Бадди и Ронду охватывала дрожь, что заставляло их снова переживать страхи своей юности, а иногда даже предчувствовать собственную смерть.
– Это лихорадка времени, – сказал шаман, который стал посещать Бадди во сне. – Она приходит к каждому из нас.
Однажды ночью, когда они мчались по темному языку дороги, целая группа силуэтов неожиданно вышла из теней на шоссе перед ними. В густой тьме Бадди и Ронда не могли все как следует разглядеть, но было совершенно очевидно, что это люди с ружьями, которые они сразу же нацелили в сторону их грузовика, огласив воздух непонятными криками. Ронда, которая вела машину, в мгновение ока выключила фары. Затем, ориентируясь по едва заметным лучам фонариков в руках этих людей, она направила лоу-глайдер прямо на них. Люди, пригнувшись, бросились прочь с дороги, а Бадди и Ронда помчались в темноте дальше по шоссе, сквозь джунгли, не смея включить фары, пока между ними и теми людьми не пролегло километров сорок или пятьдесят.
– Как ты это сделала? – спросил Бадди, когда наконец снова обрел дар речи. – Как ты смогла проехать весь этот путь в темноте?
– Это ужасно странно, – пожала плечами Ронда. – Получилось так, будто я помню каждый поворот на этой дороге и могу точно следовать всем ее изгибам. Так, будто я обрела память будущего.
– Но мы никогда раньше не ездили по этой дороге.
– Нет, ездили, – возразила Ронда. – Поток времени течет в обоих направлениях.
Бадди не мог себе этого представить воочию, но почему-то понял, что это правда.
– Ты должен отыскать ключи к замку времени, – так уже говорил ему шаман в его снах.
А Бадди всегда особенно хорошо удавалось отыскивать потерянные ключи.
51. Время слетает с катушек
В конце концов они больше уже не могли разобрать, спят они и видят сны или бодрствуют. В джунглях, которые кто-то назвал сердцем тьмы, Бадди и Ронда попали в зону, где время совершенно слетело с катушек. Здесь они увидели тени людей, которые только должны были родиться: эти духи обнаружили, что возможность держаться момента времени ДО рождения – это более надежный способ избежать смертной участи, чем традиционный способ всех привидений, которые стремятся держаться лишь за жизнь ПОСЛЕ смерти.
– Бадди, – сказала Ронда, – мне кажется, мы едем в обратном направлении. Мне кажется, мы идем против течения времени в неправильную сторону.
И так оно и было. Сначала они попали в предыдущий вторник, потом пережили въезд в джунгли, потом – великую пустыню, потом переезд через границу, а потом – сбор в Байю. Затем они вернулись к своей первой встрече у Большого Каньона, потом…
Ронда взглянула на Бадди:
– Мы с вами раньше встречались?
– Вы кажетесь мне знакомой, – ответил Бадди. – Вероятно, мы встречались…
И тут с мощным хлопком, словно лопнула шина, снова оборвалась связь между их душами, и Бадди еще раз, как в юности, ощутил то болезненное чувство пустоты, открытой раны, какое жило в нем с самого детства.
Однако время уже снова утрачивало стабильность.
– Мы ведь уже прожили эту минуту? – спросил Бадди.
– Эту минуту? – переспросила Ронда. – Очнись, дружочек, сейчас уже вчера. Но мы в нем не сможем задержаться. Время опять катится дальше. Я это чувствую.
– Ох, как мне хочется, – сказал Бадди, – чтобы мы могли… посоветоваться по этим проблемам. Все это становится слишком… слишком выбивает из колеи.
– И кого бы ты предложил?
Вполне вероятно, что они оба спали и просто видели одинаковые сны или попали под гипнотическое воздействие каких-нибудь ароматных лесных цветов, только вдруг Бадди увидел, как перед их глазами из расплывчатой тьмы стала материализоваться некая фигура. Она казалась знакомой. На миг Бадди подумалось, что это кто-то из Лысых Пантер, отставших от каравана. Может, они с Рондой наконец-то нашли остальных? Но фигура продолжала затвердевать по краям, и вскоре у Бадди уже не могло быть сомнений о том, кто это: Альберт Эйнштейн – волосы, как у безумца, трубка и все такое прочее… Эйнштейн сидел на поваленном стволе в джунглях, будто тут он был на своем месте. Он испытующе смотрел на Бадди и Ронду.
– Кто-то здесь просил совета?
Бадди и Ронда сообщили ему о том, что произошло за годы со времени его последнего контакта с людьми – по крайней мере еще в живой, дышащей его ипостаси. И конечно, сообщили ему о тех проблемах, которые породило в современном мире развитие техники и технологии.
– Я очень сожалею, – сказал Бадди, – что вам так и не удалось развить вашу единую теорию поля. Может, она бы помогла.
– Ну, – сказал Альберт, – мне все-таки удалось добиться некоторого успеха с тех пор, как меня не стало. Смерть, знаете ли, дает кое-какие преимущества. Например, гораздо меньше отвлекаешься. И телефон никогда не звонит.
– Какого успеха? – спросила Ронда.
– Ну, – сказал Альберт, – например, в вопросе об измерениях. Теперь я осознал, что существуют не только обычные три пространственных измерения плюс время. Кроме них есть еще свет, сознание, музыка, боль и одержимость. – Он посчитал на пальцах. – Итого, ну-ка, посмотрим – девять.
– Девять измерений?! – спросила Ронда. – Я едва справляюсь с обычными четырьмя!
Бадди был в замешательстве.
– Одержимость? – спросил он. – Боль? Почему это – измерения?
– Потому, – ответил Альберт, – что мы должны пройти через них, чтобы попасть куда бы то ни было.
– А почему музыка? – спросила Ронда.
– Потому, что я ее люблю, – пожал плечами Альберт. Он посмотрел на них, затянулся пустой трубкой и взглянул на нее с легким отвращением. – После смерти уже не можешь курить, – сказал он. – Это один из ее недостатков. – Он вздохнул. – Ну что ж, полагаю, вы явились за советом. Можете теперь задавать вопросы. Какие угодно.
