трахнуть? Вышли хоть или прямо там? У вас это в порядке вещей, наверное…
Несу ядовитую чушь, доводя до кипения человека, который явно в этом не нуждается.
— А ты что творишь? Выебать тебя некому?
Бью кулаком в грудь. Больно самой. Тарнавскому — ровно.
— Развлекаюсь, — словами тоже бью. Кривится. Не нравится, когда цитируют. — За денежку спасибо.
— Дура малолетняя, — захлебываюсь возмещением. Бью еще раз. Результат тот же. По-ху-ю.
— А вы кто?
Игнорирует. Подается вперед. Я бьюсь затылком о стену.
— Давай вместе развлечемся, — согласия не ждет. Я не успеваю сжать губы. Он принуждает принять его язык, который проезжается по верхним зубам, ныряет внутрь в мой пьяный-пьяный рот.
Переплетается с моим. Я снова давлю на плечи. Похуй.
Тарнавский навязывает ритм движений. Чтобы не подавиться дыханием — подстраиваюсь.
Руки мужчины перемещаются. Одна ложится на шею, фиксирует подбородок. Вторая тянет топ из юбки и ныряет под. Бью по руке. Он не реагирует.
До боли сдавливает кожу на животе. Ползет выше.
Я боюсь, что прикоснется к ноющей груди, хотя и хочу этого до одури. Но так просто не сдамся. Выгибаюсь и уворачиваюсь от губ.
Жадно хватаю воздух, царапаю предплечье, чувствую, как сильно стискивает полушарие.
Отпускает шею. Ныряет под топ второй рукой и делает то же самое. В этом жесте столько жадности… Невозможно поверить.
Там, под грудью, навылет колотится сердце. Он наверняка это слышит. Я со злостью выстреливаю убогим:
— Я кричать буду…
Но моя угроза, вместо если не страха, то хотя бы опасения, срабатывает совсем не так. Судья улыбается. Тянется к моему лицу. Вжимается лбом в лоб и дает понять на все сто: я из комнаты просто так не уйду.
— Будешь, Юля. Или ты сегодня для всех Злата?
— К черту пошел. — Давлю на предплечья, а сама изнемогаю из-за повторяющихся в одном темпе несильных сжатий полушарий. В такт с ними тяжелеет низ живота. В широкие мужские ладони через неплотную ткань упираются соски. Очевидно читающееся во взгляде желание порабощает. — К Карине своей. Я же сказала.
Звучу безнадежно, может даже жалко, и горю в пламени его глаз. Он молчит. Сверлит. Прожигает. Давит.
Только между нами больше нет его издевки. Снисходительности. Мы впервые на равных. Мы вдвоем на дне. Но если он послушается, если отпустит, первой умру я. Не знаю, вспыхивает ли страхом взгляд, но я вижу, как Тарнавский смаргивает.
Цедит:
— Сука, какая ж ты… — Тянется к моему рту, я с облегченном выдохом подаюсь навстречу.
Сначала по рукам, потом по плечам еду ладонями выше. Оглаживаю шею, зарываюсь в волосы. Давлю затылок ближе. Губами ловлю:
— Тебя я хочу, а не Карину. Предательница.
Глава 39
Юля
Я не слышу ничего, кроме «тебя я хочу».
И я тебя. Очень.
Сминаю его волосы, нетерпеливо притягивая ближе к себе.
Судья всего на секунду тормозит в миллиметре от моих призывно раскрытых губ, но эта секунда меня убивает.
Если ты передумаешь…
Стреляю предупреждением в глаза, но додумывать не приходится: Тарнавский накрывает мой рот своим. Я стону, но этого никто не слышит. Чувствую внутри его язык и звеню восторженной струной. Пусть знаю, что это ничего не меняет, но хочу сумасшествия. Хотя бы напоследок.
Сила его желания ощущается так ясно, будто в воздухе кроме него ничего больше и нет.
Он исследует мой рот, вряд ли пытаясь себя тормозить. Толкается языком раз за разом откровенно. Сильно. Выбивает дух, страх, мысли.
— Руки подними, — я слушаюсь, вытягивая их вверх. По раздраженной бесконечным ожиданием прикосновений коже скользит ткань. Он снимает топ вместе с лифчиком. Мне кажется, я липкая, возможно, соленая, но его совсем не заботит.
Одежда летит под ноги. К моей шее припадают губы. Я запрокидывая голову, закрываю глаза и тону в чувственных ощущениях. Он целует кожу. Немного втягивает ее. Ведет языком. Снова целует. Втягивает. Спускается ниже.
Я рискую посмотреть на него, когда обводит языком ключицу. Взгляды перекрещиваются. В моем, думаю, один сплошной туман. В его — азарт, всё ещё злость, хищность, похоть.
Он сказал… Предательница? Или я ослышалась?
В манящей тьме столько всего, что снова сносит. Коленки слабые, ноги подкашиваются.
Руки сами собой падают на мужской затылок, когда Слава втягивает ртом напряженный сосок. Сердце навылет. Белье мокнет. Я громко дышу и ловлю что-то похожее на паничку. Но не как следствие сумасшедшего страха, а запредельной остроты. Он делает языком до безумия хорошо. Я такого никогда не испытывала.
Подхватывает мою ногу под коленом и ведет выше. Скатывает юбку. Сжимает сначала бедро, потом голую ягодицу. Целует грудь, вторую — сжимает до боли. Она как будто создана для его рук. И губ.
Пульсация между ног бьет громким набатом.
Слава не просит, но я сама тянусь к застежке на юбке сзади и расслабляю.
Мужчина на несколько секунд отпускает мое бедро — ткань скатывается по освободившимся ногам. На мне теперь — только стринги.
Он отступает. Смотрит.
В горле застревает предупреждение, которое я должна сделать.
Знаю, что должна. Знаю. Но не скажу ему, что у меня еще никогда и ни с кем.
Тарнавский делает шаг на меня. Подхватывает под ягодицы, я инстинктивно понимаю, что нужно обвить ногами торс. Делаю это.
Тянусь к пуговицам рубашки. Расстегиваю несколько. Пальцы путаются, получается хуево, потому что во рту снова хозяйничает его язык, а горячие ладони путешествуют по телу. Гладят. Мнут. Сжимают. Скручивают соски в разные стороны до боли.
Я охаю и дрожу.
Он смотрит во все глаза. Одновременно парализует меня и питает.
Давит на поясницу, выгибая мое тело себе навстречу. Метит поцелуями еще больше кожи. Вылизывает и покусывает грудь. На мне все больше его слюны и неповторимого запаха.
Прошу:
— Сними… Рубашку… — И он слушается. Выдергивает ее из-под ремня, тянет через голову.
— За меня держись, — приказывает отрывисто.
Я жадно впиваюсь в голый плечи, веду по покрытой жесткими волосками груди, когда он возвращается к изучению моей.
Поднимается к губам. Смотрит на них. Я дышу тяжело, но и он тоже.
Впиваюсь в кожу ногтями. Стреляет угрозой в глаза. Сейчас я понимаю, что это значит: ему нравится.
Подаюсь к губам сама. Сначала целую, потом сжимаю нижнюю зубами и тяну. С нажимом веду ногтями от лопаток к плечам.
Я не уверена, что способна сейчас доставить ему достаточно удовольствия ласками, просто потому что не знаю, что понравится, что нет. Но хочу, чтобы в нем жили такие же яркие эмоции, как во мне.
Он перехватывает инициативу.
