class="p1">Образ ее в спортзале возвращается ко мне, у моих ног, и я представляю, как она поднимается на колени, ее руки лежат на моих бедрах, а я сжимаю в кулак свой член, упираясь им в ее мягкую нижнюю губу. Ее рот ощущается таким влажным, таким теплым… Боже, как же я любил, когда мне сосали член, и иногда я скучаю по этому больше, чем по сексу. Я также скучаю по вкусу женщины, по этому сладкому привкусу на языке, по ее запаху, заполняющему все мои чувства. Я точно знаю, что Беллу никогда не вылизывали, и мысль о том, что я буду первым, что я единственный мужчина, который научит ее, какое удовольствие можно получить от языка, перекатывающегося по ее клитору, облизывающего, сосущего…
Я стону, звук рваный и отчаянный, когда мой член взрывается в моей руке, сперма вырывается наружу, прежде чем я успеваю поймать себя, и разбрызгивается по зеркалу. Я морщусь, но не могу остановить это, не могу даже думать достаточно ясно, чтобы взять салфетки. Все, о чем я могу думать, это рот Беллы, когда я кончаю, моя сперма, стекающая по ее языку, мой язык на ее языке, и как сильно я хочу услышать ее крик, когда она заливает мой рот своим вкусом.
Я хватаюсь за край стойки другой рукой так крепко, что костяшки пальцев побелели, задыхаясь от силы кульминации, смертельной хваткой сжимая все еще извергающийся член. Это чертовски приятно, и я снова стону, проводя ладонью по набухшему, чувствительному кончику, желая большего.
Этого недостаточно.
Этого не будет достаточно, пока я не окажусь внутри нее, пока не почувствую ее мягкость вокруг себя, пока не вылижу и не попробую на вкус, не коснусь и не трахну каждую частичку ее тела, а я не могу этого допустить. Я не могу, блядь, получить это, а ведь я никогда в жизни не хотел ничего такого, чего не мог иметь раньше.
Я никогда не считал себя вправе, и уж точно не считаю, что имею право на нее только потому, что хочу ее. Но я также никогда не осознавал, насколько легко все в моей жизни доставалось мне, пока не столкнулся с отчаянным желанием получить единственную вещь, которую я абсолютно не должен иметь.
Я отпускаю свой размягчающийся член благодарный за то, что он хотя бы не остался каменно-твердым, как это было утром, и испускаю долгий, содрогающийся вздох. Этого не может случиться, твердо говорю я себе, сжимая губы и пытаясь думать не о сокрушительном удовольствии, которое все еще проносится по мне мелкими толчками приятных афтершоков. Этого, блядь, не может быть.
Так что натирай свой член, если надо, Габриэль, но завязывай с этим.
Я сказал Белле, что до встречи с ней внизу останется пятнадцать минут, и знаю, что к тому времени, как я туда спущусь, будет уже ближе к двадцати. Если она и замечает, что я опаздываю, или вообще что-то думает по этому поводу, она не говорит. Но я замечаю, как она смотрит на меня в течение одной короткой секунды, прежде чем я иду к ней, и вижу, как румянец поднимается по ее горлу.
Она тоже волнуется рядом со мной. И это только увеличивает возможность катастрофы, потому что я могу контролировать себя, если мое вожделение будет односторонним. Я никогда не был таким мужчиной, который продолжает пытаться, если меня не хотят, или навязывать свое внимание тому, кто этого не хочет, и никогда им не буду. Но я получаю все сигналы о том, что она тоже заинтересована, возможно, впервые или, по крайней мере, впервые за долгое время, и это все усложняет.
И становиться не менее запретным.
— Ты готова? — Спрашиваю я, стараясь сохранить нейтральное выражение лица и голоса, и Белла кивает. — Пойдем. Я отведу тебя в гараж.
Я веду ее через двор к большому отдельному гаражу, где стоят несколько моих машин. У меня есть еще несколько в гараже в городе, но я редко их вывожу, я плачу людям за то, что они водят их достаточно часто, чтобы поддерживать их в приличной форме. У меня уже много лет нет ни времени, ни желания рассекать по городу на спортивной машине за шестизначную сумму, словно эта часть меня тоже умерла. Все, что мне когда-то нравилось в себе, было похоронено в течение последних четырех лет, и только в ту ночь, когда я взял Феррари с Беллой, я обнаружил, что скучаю по этому. Скучаю по человеку, который был более диким, спонтанным, умел веселиться. У которого был второй пентхаус в городе, который любил пить виски высшего сорта и водить машины ради удовольствия. Который был плейбоем, пока не встретил подходящую женщину, а потом делал с ней все эти дикие вещи.
Большую часть времени я даже не могу вспомнить, кем я был. Но Белла заставляет меня захотеть.
Я нажимаю на брелок в кармане, и гараж распахивается. Глаза Беллы расширяются, когда мы входим внутрь, к лестнице, ведущей в охлаждаемую, закрытую часть, где хранятся машины. Краем глаза я замечаю, как она вертит головой, рассматривая шесть машин, которые здесь находятся. Одна из них — Феррари, и я вижу, как она на секунду задерживается на ней.
— Ты собираешься научить меня водить Феррари? — Дразняще спрашивает она, откидывая свой хвост на одну сторону, и я чувствую, как мой желудок сжимается при мысли о том, как эти мягкие пряди перебираются через мою руку, запутываясь в моих пальцах.
Боже, какие вещи я бы сделал с ней в этом Феррари и ни одна из них не за рулем.
Я стискиваю зубы, пытаясь взять себя в руки и не оставить ее в подвешенном состоянии так долго, чтобы она подумала, что ее комментарий меня расстроил.
— Может быть, когда-нибудь, — поддразниваю я в ответ, уловив проблеск улыбки на ее лице. Она всегда красива, но когда она улыбается, она просто великолепна, и это заставляет меня продолжать делать и говорить то, что нужно для того, чтобы у нее было такое выражение лица. Еще одно желание, которого у меня не было уже очень давно. — Но сперва мы начнем с хорошей, нормальной машины.
— Нормальной для миллиардера, — смеясь, отвечает Белла. Ее взгляд снова пробегает по ряду автомобилей, и я усмехаюсь.
— Ты что, хочешь сказать, что у Масео нет хороших машин? У него полно собственных денег.
— Это правда, — признает Белла. — Не то, чтобы я росла бедно, ты прав. Но помнишь, я говорила тебе, что он
