говорила: “Господь чрево мое соделал плодоносящим и дал мне двух дочерей”. Но горечь этого мира скоро развеяла сию земную радость, ибо обе ее дочери лихорадкой были сведены в могилу. И эта мать, сокрушающаяся о потере своих детей, плакала сутками напролет, и ни ее муж, ни подруги ее, никто из соседей не могли ее утешить. Придя, наконец, в себя, она сказала: “Не могу утешиться после смерти моих дочерей и боюсь оскорбить этим Господа моего Иисуса Христа. И сейчас, прекратив сокрушаться, буду петь себе в утешение с блаженным Иовом: “Господь даде, Господь отъятъ яко Господеви изволися, тако бысть; буди имя Господне благословено (во веки)” (Иов 1, 21).
Сказав это, она сняла свое траурное платье, устроила себе келью, где было только одно маленькое окно, через которое она могла видеть дневной свет, и там, оставив все земные попечения и не нуждаясь больше в обществе своего супруга, все время посвятила единому Господу, Которому вверилась и молилась о собственных грехах и грехах других людей, и в услужении у нее, чтобы доставлять ей необходимое, была только одна девочка. Она, бывало, брала ячменную муку, золу, смешивала это с водой, тщательно замешивала тесто, собственными руками делала из него хлебы, выпекала их и ими подкрепляла свои силы после продолжительных постов. Оставшееся отдавала бедным.
Однажды случилось так, что девочка, которая ей прислуживала (я думаю, что она была совращена кознями врага нашего, который всегда вредит добрым людям), ушла от нее, заявив: “Я не могу оставаться с этой хозяйкой, которая так постится, лучше я пойду в мир, и у меня там будет и еды, и питья вдоволь”. Прошло уже пять дней после ухода девочки, и ее благочестивая госпожа не получила, как обычно, ни муки, ни воды. Тем не менее, она оставалась спокойной, находя утешение во Христе, а того, кто утвердился в своей вере, не могут поколебать ни водовороты, ни удары волн. И она отнюдь не верила, что эта жизнь может полностью зависеть от какой-то тленной пищи, а верила в Слово Божие, как написано во Второзаконии (8, 3), у Матфея (4, 4), и помнила изречение мудрости Соломона: “Не убиетъ, гладомъ Господь душу праведную” (Притч. 10, 3), и еще: “Праведный же от веры жнвъ будетъ” (Рим. 1, 17).
Но поскольку плоть человеческая не может обойтись без земного, она смиренно молилась, чтобы Он, давший людям манну с небес, дабы накормить их (Исх. 16) и воду из скалы, чтобы освежить их (Числ. 20, 11), благоволил и ей дать пищу, необходимую для поддержания бедного тела. Сразу же, пока она молилась, с неба пошел снег и покрыл землю. Видя это как проявление благодати, она вытянула через окошко руку и собрала снег со стены. Получив таким способом воду, она сделала хлеб, как привыкла делать, а пять дней спустя Господь снабдил ее и другой пищей.
К келье ее примыкал маленький сад, куда она обычно выходила на краткую прогулку. Выйдя туда, она прогуливалась, глядя| на растения, когда какая-то женщина, разложившая сушить пшеницу на крыше, поскольку это было высокое место, и занятая только мирскими мыслями, косо посмотрела на Преподобную. И сразу же в глазах у этой женщины потемнело, и она ослепла. Тогда, понимая свою вину, она подошла к святой Монегунде и сказала ей, что произошло. Та поспешила к молитве, говоря: “Горе мне, если из-за небольшого оскорбления меня, ничтожной, закрываются глаза других”. И когда она закончила молитву, то возложила руку на женщину, сотворила крестное знамение, и к той немедленно вернулось зрение.
Один мужчина из той же страны, который до того потерял слух, пришел, исполненный веры, к келье Преподобной, которую родители этого несчастного просили, чтобы она пожелала возложить на него руку. Но она сказала, что Христос не удостоил ее совершением таких чудес. И все же она приникла к земле, словно жаждала поцеловать следы Господа, и стала смиренно молить Небеса о милости к больному, и, когда она еще лежала на земле, уши глухого прочистились, и он вскоре радостный вернулся домой, забыв о своей беде.
2. Прославившись среди близких своих такими деяниями, она, чтобы не впасть в тщеславие, оставила своего мужа, всю семью, домашних всех и, исполненная веры, отправилась в базилику святителя Мартина. По дороге пришла в село на территории Тара под названием И вена, где пребывали мощи блаженного Меруарда Суассонского, в честь которого в ту самую ночь служили всенощную. Святая, проведя ночь в молитве, в назначенный час пошла с людьми на празднование литургии. Когда священник совершал службу, вошла девочка, опухшая от гнойных нарывов, и бросилась Монегунде в ноги, говоря: “Помоги мне, ибо жестокая смерть пытается оторвать меня от жизни”. Святая, как это она обычно делала, распростерлась в молитве, молилась Господу, Творцу всего сущего, за эту девочку; потом, встав на ноги, сотворила крестное знамение. И нарывы лопнули в четырех местах, гной вытек, угроза смерти отступила.
После сего блаженная Монегунда пришла в базилику святителя Мартина и там, стоя на коленях перед гробницей, возблагодарила Господа за то, что смогла собственными глазами узреть святую могилу. Она поселилась в маленькой комнате, где проводила все свое время в молитве, посте и бдении. И это место она прославила своими чудесами. Дочь некоей вдовы пришла туда со скрюченными руками и, как только Святая, помолившись, коснулась ее крестным знамением, пальцы девушки распрямились, и ладони ее освободились.
Пока все это происходило, ее муж, прослышавший о ее славе святой, собрал друзей своих и соседей, поехал за ней и забрал ее обратно домой, где поместил в ту же самую келью, в которой она жила прежде. Она же не прекратила делать обычное ей, предаваясь молитве и посту, чтобы обрети в свое время то место, в котором желала обитать. Снова вступила она на желанный ей путь, умоляя о помощи блаженного Мартина, чтобы дал ей способ прибыть в его храм, раз уж он зародил в ней такое желание. И вскоре она вернулась в свою прежнюю келью и обитала нетревожимо там, муж больше не искал ее.
А там, собрав нескольких монахинь, она явила стойкость в вере и молитве, вкушала только ячменный хлеб и лишь в праздничные дни пила немного вина, разбавленного большим количеством воды. У нее не было мягкой постели на сене или свежей соломе, спала она на жесткой циновке из камыша, которую клала на скамейку или на землю — она была для нее и сидением, и кроватью, и подушкой, и покрывалом,
