Ничего серьезного, просто так нужно. Как утверждают они.
Они звонят его матери, но та не отвечает. Звонят отцу, но тот заявляет, что приедет только утром. Они не подозревают Мартина, не предъявляют никаких обвинений, только постоянно спрашивают, кто их принес, кто их продавал. Одни и те же вопросы звучат бесконечной чередой. Раз за разом Мартин повторяет единственное – «я не знаю». Когда они понимают, что с него нечего взять, Мартина Лайла отпускают. На часах оказывается около четырех часов утра. И потом больше часа на пустой парковке он ждет Адрию, чтобы услышать единственное – «отвали». Заслуженно.
Он плетется к дому, когда рассвет заливает яркими красками небо и солнце выкатывается из-за горизонта. Город еще спит, но где-то в десятках домов, раскиданных по всему Рочестеру, десятки родителей выясняют у десятков школьников, что случилось. Что за вечеринка? Откуда там полиция? Что ты принимал? Ты хоть понимаешь, что натворил?
Вряд ли они понимают.
Подходя к дому, Мартин устало прикрывает глаза, чтобы не видеть последствий вечеринки: пустых банок пива у подъездной дорожки, окурков на тротуаре и прочих обязательных атрибутов бесшабашной тусовки. Если не вспоминать, что несколько часов назад на этой дорожке полицейские рассаживали школьников по машинам с красно-синими маячками, то эта тусовка кажется обычной. Одной из многих, которые видели районы вроде этого. И единственное, чем эти тусовки заканчивались, – грозными требованиями соседей сделать музыку тише.
Мартин огибает пустые банки на своем пути и не сразу замечает две одинокие фигуры на газоне. Чарли молча раскуривает сигарету и болтает в руке пластиковым стаканчиком, а справа от него девчонка, разбившая рамку с фотографией, о чем-то рассказывает, листая что-то на экране телефона.
– Синтия говорит, что все окей, ее уже отпустили… – слышит Мартин обрывки фраз. – Сару предки взгрели за вечеринку, она была под домашним арестом… Джейкоб… Хм… Не отвечает…
Мартин приближается к дому молча, сразу направляясь к входной двери, мимо них, но Чарли подскакивает к нему:
– Эй, ну как?
Мартин игнорирует друга, как игнорировал бы попрошайку у супермаркета. Как и для попрошайки, у него ничего нет – ни денег, ни слов. Нет слов для самого себя, потому что все, что он может повторять, – лишь «не знаю».
Не знаю, кто продал таблетки Саре.
Не знаю, кто принес их в дом.
Не знаю, кто виноват.
Ложь.
Конечно, он знает.
Почему не говорит?
Вот этого Мартин не знает по-настоящему. Он проходит мимо Чарли, и тот цепляет его за плечо:
– Брат, не парься, твой отец наверняка поймет. Это же просто вечеринка!
Мартин останавливается, бросая на друга пустой взгляд. Девчонка наблюдает за ними, а Чарли продолжает говорить:
– Черт, если бы Роудс там не оказалась! И подумать стремно, что было бы, найди они пакет у меня, – он нервно вздрагивает руками, точно стряхивая с себя напряжение. – Я объясню твоему отцу, что это я ее позвал, мой косяк. Не твой.
Мартин заставляет себя вслушаться в его слова и изгибает бровь.
Косяк.
Действительно.
В следующую секунду он уже валит Чарли на газон, сбивая с ног.
Девчонка сзади взвизгивает, отбросив телефон в сторону.
– Сукин сын! – рычит Мартин. К нему возвращается жизнь. Злость разгорается внутри приятным жаром – чем-то знакомым и понятным, а не тем, что вязнет в мутной дымке вместе со всеми его «не знаю». Он знает хотя бы то, что злится. Это хорошее начало. Хватая Чарли за грудки, видит растерянное выражение лица приятеля, и эта растерянность только подогревает его сильнее. – За идиота меня держишь?!
Чарли пытается отстраниться, вырваться, но Мартин усиливает хватку.
– Прекратите! – кричит девчонка.
Едва ли они оба на нее реагируют.
Чарли только кривится:
– Мы дружим с двенадцати лет, я на твоей стороне, друг! Вот и ты будь на моей!
Лайл распаляется, чувствуя, как злость дерет все внутри, жжет гортань, выжигая все слова. Какая же это дружба, если все, что они делают, – только унижают друг друга! Раз за разом, снова и снова пытаясь доказать, кому быть главным. Альфа-самцом. Иногда побеждает Мартин. Иногда Чарли. Но Чарли знает, что не справится в одиночку, – без Мартина его сожрут на ровном месте. И сам Мартин может его сожрать. Даже не говорить ничего, только занести кулак, как делает сейчас.
И он не торопится – ждет, чтобы Чарли осознал, что будет дальше, чтобы понимал, что его ждет не повторение ситуации на парковке, нет, нечто большее, потому что в этот раз Лайлу не за чем останавливаться.
Девчонка оказывается позади него внезапно, хватает Мартина за футболку, пытаясь отвлечь:
– Не надо! Остановись!
Чарли пользуется секундным замешательством и пробует вырваться. У него получается – он вскакивает, уворачиваясь в сторону. Делает большой шаг по газону, уклоняясь от рук, ловко отскакивает назад. Но Мартин только больше звереет. Спустя пару неловких попыток ухватить Чарли руками он с силой врезается корпусом в живот друга на манер футболиста, и они вместе валятся на газон.
Через несколько мгновений Мартин прижимает Чарли к земле, наседая сверху всем своим весом. Его колено жестко упирается другу в солнечное сплетение, и Чарли хрипит что-то нечленораздельное.
Плевать, что он скажет. Уже давно не важны слова.
Только действия. Мартин никогда не был хорош в словах, но он не медлит, когда действует.
Он сильнее вдавливает Чарли в землю, зная, что должен сделать. Он собирается обрушиться на лицо друга кулаками. Разбить в мясо. Изуродовать так сильно, как изуродована душа Чарли, чтобы все вокруг наконец увидели, что во вседозволенности, деньгах или ублюдских шутках нет ничего прекрасного, смешного или достойного уважения. Уважения или страха, который безотчетно подхватывают в едином порыве все, чьи показания оказались на столе детектива. Мартин знает, что это не вопрос выбора или морали, это вопрос выживания. Потому что, если они подставят Чарли, Чарли изловчится, чтобы подставить их всех.
Чарли продолжает хрипеть.
В иерархии решает только одно – кто кого перегрызет. Все, что есть у Мартина в этой иерархии, – сила. И он собирается ею воспользоваться. Он не заставит Чарли признаться и потопить себя самого, он не сможет с угрозами прийти к каждому, кто дал ложные показания, но он может избить Чарли так, что его не узнает родная мать, и до конца жизни Чарли будет расплачиваться за то, что сделал.
Но Мартин вспоминает и другое. Неприятную правду.
Что расплачиваться предстоит не только Чарли.
И если Адрии Роудс платить за чужие грехи, то Мартину придется платить еще и за собственные. И цена окажется несоизмеримой результату.
Мартин с
