мне голову и отослал её султану…
Откинул господарь волосы и показал на свой шрам, свидетельство усечения главы.
— Что заслужили все они?! Они заслужили смерть! Они недостойны того, чтобы жить! Мортэ лор! Мортэ лор!
Страшно говорил Дракула — сотрясались стены монастырские. И как братия не проснулась? Но ведомо было Ратко, что никто, кроме них с отцом Николаем, не слышит этого гласа. Схватил господарь со стола яблоко неспелое, сжал его в руке — и брызнул из кулака белый сок, потёк по пальцам, а когда разжал господарь кулак, то была там вместо яблока будто бы горстка цицвары. Но прошёл его гнев — так же быстро, как начался. Молвил господарь таким голосом, что будто нёс он нестерпимо тяжкий груз, но иссякли силы его:
— Что бы ты сделал, святой отец, узрев всё это? Затянул бы петлю у себя на шее?
— Если нельзя было помочь этим людям — ты должен был уйти…
— И оставить их одних? Нет, святой отец. Не может господарь покинуть свой народ. Я искал смерти — но смерть бежала от меня, и была мне дарована вечная жизнь. До тех пор, пока не затрубят рога Дикой Охоты.
— Творил ты богопротивные вещи, господарь…
— А кто не творил их? Матиаш? Штефан? Мухаммед? Кто?!
— Но воители святые на поле Косовом…
— Чем помогли они народам своим, сложив голову в битве? Я творил чудеса, кои творили они, я защищал веру так, как защищали они, я мучился так, как они мучались, — но лики их красуются в ваших храмах, а мои посбивали со стен. За что? Только за то, что не смог я стать святым угодником? В чём тогда она, ваша справедливость?!
— Погубил ты свою душу…
— Разве значит она что-то по сравнению с тысячами душ таких, как он? — снова указал господарь на Ратко.
— Ты служил Сатане и каждый год выходил из лесу весь в крови невинных младенцев…
— Чушь! Да, я вызывал Дикую Охоту. Но кроме неё никто не мог помочь мне. Христос давно отвернулся от наших земель — иначе как бы он мог смотреть на то, что творят нехристи с его паствой? А Дикая Охота дала мне силу. Кровь, что на мне, — моя кровь. Древним богам не нужна чужая.
Задумался отец Николай. Долго стояли они с господарём друг против друга, Ратко и шевельнуться боялся. Наконец молвил отец Николай:
— Ты спросил у меня, кто я? Я книжевник, пишу летописи, перекладываю древние хроники на новый лад. Пройдут века, и люди забудут о том, что было. А кто им напомнит, кроме меня? Про всё забудут: про царей и воевод, про князей и простых людей, про зло и добро. Всё стирается из памяти людской. Неоткуда будет людям узнать о своих корнях, кроме как от меня. И будет всё так, как я начертаю. И судить о тебе, господарь, будут по моим книгам. Но сам я тебя не сужу, ибо недостоин. А вот он, — показал отец Николай на Ратко, — достоин, ибо чист душой.
Опустил глаза господарь Влад, пали длинные тени от ресниц на щёки его, и молвил тогда:
— Да будет так!
— Подойди сюда, — тихо сказал отец Николай Ратко. — Смотри. Узнаёшь? Это сказания о господаре валашском Владе Дракуле по прозванию Цепеш. Все три. Вот первое. Вот второе. Вот третье — я закончил его, пока ты спал. Мы с гостем покинем келью — негоже ему тут оставаться. А ты выбери одно из трёх сказаний и отнеси его в монастырскую библиотеку. Два же других сожги в жаровне. Понял ли ты меня, сын мой?
— Да, отче. Я понял.
— Смотри, не ошибись. Тебе решать судьбу господаря Влада и народа его.
Кивнул Ратко головой, но смотрел всё время на гостя, не отрываясь, — видать, и вправду был у Дракулы дурной глаз. Вышел отец Николай из кельи, за ним двинулся и господарь Влад. Выходя чрез дверь, наклонился он пред низким косяком. Наклонился, но на миг обернулся, глянул на Ратко напоследок своими глазищами — и зашуршал соболями по каменной кладке узкого хода.
Стихло всё в предутренний час. Спокойно спал древний монастырь за крепкими стенами. Стоял Ратко подле стола, на котором лежали три стопки пергаментов. Стоял — и не мог решиться, какой из них взять. То к первому руки тянулись, то ко второму, то к третьему… Все они были истинными. Все они были ложными. Не смог Ратко сделать выбор. Кто он такой, чтоб судить господаря Влада? Не ведал Ратко, было ли дело господаря правым или неправым. Но в том, что сам он задумал дело правое, сомнений у него не было. Сложил Ратко все три Сказания в суму, а в жаровню бросил список с «Жеста Хунгарорум», залитый намедни чернилами, — туда и дорога этим венграм. Запамятовал отрок, что решает он нынче судьбы народов. Не потому ли закатилась с той поры звезда королевства Венгерского?
Сделал так Ратко, взял суму на плечо, тихо вышел из кельи и направился в библиотеку. Страшна было ему идти по тёмным залам монастырским. Защищают здесь сами стены от духа нечистого, но от себя самого как защититься? Прижал Ратко к себе покрепче суму и проскользнул в зал, где хранились рукописи. Зашёл он в самый дальний угол, разыскал самый дальний сундук и положил на дно его все три сказания, завалив сверху тяжёлыми томами. Пусть упокоится господарь Влад до той поры, пока не придут сюда люди, не откроют сундук и не отыщут под горой пергаментов то, что было сокрыто. Пройдут века, и люди забудут о том, что было. Про всё забудут: про царей и воевод, про князей и простых людей, про зло и добро. Всё стирается из памяти людской. Но станет всё так, как в этих сказаниях. Быть господарю Владу едину в трёх лицах: и героем, и кровопийцей, и тем, кто ищет смерти, а она бежит от него. Так осудил отрок великого и страшного господаря Валахии Влада по прозвищу Цепеш из ордена Дракона. И был справедлив его суд.
* * *
Конец же его сице: живяше на Мунтъянской земли, и приидоша на землю его турци, начаша пленити. Он же удари на них, и побегоша турци. Дракулино же войско без милости начаша их сещи и гни та их. Дракула же от радости възгнав на гору, да видить, како секуть турков, и отторгъся от войска; ближнии его, мнящись яко турчин, и удари его один копием. Он же видев, яко
