9.30 Геринга посетил доктор Пфлюкер в сопровождении американского лейтенанта Артура Маклиндена, который не говорил по-немецки. Врач дал Герингу снотворную пилюлю, которую Геринг проглотил в их присутствии. Затем Геринг и Пфлюкер минуты три поговорили по-немецки, доктор пощупал у заключенного пульс, и они распрощались. Пфлюкер и Маклинден были последними, кто заходил в камеру к живому Герингу. У дверей камеры № 5 дежурил рядовой 1-го класса Гордон Бингам из роты C 26-го пехотного полка. Геринг уже был в ночной рубашке и во время посещения доктором и лейтенантом оставался в постели. Бингам позднее писал в рапорте, что после ухода Пфлюкера и Маклиндена он запер камеру и заглянул в глазок: «Геринг смотрел на меня, приподнявшись на койке и подавшись к окну. Затем он лег на спину, положив руки по бокам поверх одеяла. С того момента, как Геринг сел в постели, и до того времени, когда он вытянул руки по бокам, вне поля моего зрения оставалась его левая рука. Он лежал, не меняя позы, минут пятнадцать, а потом скрестил руки на груди и немного повернул голову влево. Тут я случайно сбил в сторону лампу и был вынужден поправить её. Когда я опять заглянул внутрь камеры, он смотрел на меня и показывал в мою сторону пальцами правой руки. Затем он вновь положил руку вдоль бока поверх одеяла. Так он лежал минут пятнадцать – двадцать, потом сложил руки на груди, подержал их так несколько минут, после этого накрыл сложенными руками глаза. Полежав так несколько минут, он опять положил руки на грудь, через короткое время расцепил их и опустил по бокам, потом сунул правую руку под мышку, поднеся локоть к глазам, потом сложил руки по бокам. Он пролежал так минут десять, потом посмотрел на меня и отвернулся. После этого пришла моя смена, возник небольшой шум, и Геринг опять на меня посмотрел. Потом меня сменили, и я ушел».
Бингама у камеры Геринга сменил рядовой 1-го класса Гарольд Джонсон. Вот его рапорт о том, что произошло дальше: «Я заступил на дежурство как караульный второй смены у камеры Геринга в 22.30. В это время он лежал на своей койке на спине с вытянутыми вдоль туловища руками поверх одеяла. Он оставался в таком положении без движений минут пять. Потом он поднял руку со сжатым кулаком, как будто закрывая глаза от света, затем опять положил её сбоку поверх одеяла. Так он лежал совершенно неподвижно примерно до 22.40, когда сложил руки на груди, переплетя пальцы, и повернул голову к стене. Он лежал так минуты две-три, – продолжает рядовой Джонсон, – а потом опять вытянул руки по бокам. Было ровно 22.44, так как я посмотрел в этот момент на часы. Примерно через две-три минуты он как будто оцепенел и с его губ сорвался сдавленный вздох».
Джонсон заподозрил неладное и позвал разводящего сержанта, который мигом сбежал по лестнице с верхнего этажа: «Я сказал ему, что с Герингом что-то не так, – писал Джонсон в рапорте, – и он пулей полетел в кабинет администрации. Через несколько секунд он вернулся в сопровождении дежурного офицера лейтенанта Кромера и капеллана Гереке. Лейтенант Кромер заглянул в камеру, затем я отпер дверь, и он вместе с капелланом зашел внутрь. Я вошел следом за ними и осветил камеру».
Правая рука Германа Геринга свешивалась с кровати, и капеллан Гереке, взяв её, прощупал пульс и с ужасом констатировал: «Боже правый! Этот человек мертв».
Труп Геринга после самоубийства. 16 октября 1946 г.
Как потом вспоминал Альберт Шпеер, надзор за заключенными в нюрнбергской тюрьме вовсе не был таким строгим, как это представлял в своих рапортах, а позднее и в мемуарах полковник Эндрюс: «У меня был тюбик зубной пасты с ядом внутри все время, пока я находился в Нюрнберге, а потом я взял его с собой в тюрьму Шпандау. Никому и в голову не пришло заглянуть в него». Позднее Шпеер избавился от яда, когда окончательно оставил мысли о самоубийстве.
Геринг был настолько уверен, что его яд не найдут, что за четыре дня до своей запланированной смерти написал письмо полковнику Эндрюсу с разъяснениями мотивов своего поступка. Это было одно из трех писем, вложенных в конверт, который нашли у него под одеялом.
Первое письмо содержало длинное обращение к германскому народу с оправданием его действий и отрицанием обвинений союзников. Во втором письме Геринг прощался с женой Эммой и дочерью Эддой.
В письме коменданту тюрьмы полковнику Эндрюсу Геринг признался: «Я всегда имел при себе капсулу с ядом с того самого момента, когда меня взяли под арест. Когда меня привезли в Мондорф, я имел три капсулы. Первую я оставил в одежде так, чтобы её нашли при обыске. Вторую клал под вешалкой, когда раздевался, и забирал, одеваясь. Я делал это и в Мондорфе, и здесь, в камере, так удачно, что, несмотря на частые и тщательные обыски, её не нашли. Во время заседаний суда я прятал её в своих сапогах. Третья капсула все еще находится в моем чемоданчике, спрятанная в круглой баночке с кремом для кожи. Я мог дважды взять её с собой в Мондорфе, если бы возникла необходимость. Нельзя винить за это тех, кто меня обыскивал, так как найти капсулу было практически невозможно. Так уж получилось». Еще Геринг оставил записку: «Фельдмаршалов не вешают».
Действительно, одну ампулу у Геринга нашли еще в Мондорфе, и в тот момент он хорошо сыграл крайнюю степень обеспокоенности этим событием.
На следствии по поводу самоубийства Геринга полковник Бертон Эндрюс пытался оправдаться: «У заключенных были изъяты все предметы, которыми можно было убить себя или которые можно было использовать для нападения на охрану. Из окон были вынуты стекла. У заключенных изъяты шнурки и ремни. На ночь у них отбирали очки, чернильные ручки, часы со стеклами. Они находились под постоянным наблюдением в камерах. Когда их уводили в зал суда, в камерах устраивались обыски. Еду им приносили только заключенные этой же тюрьмы, не имевшие контактов с внешним миром. Поступавшая заключенным почта тщательно просматривалась. На суд заключенных сопровождали охранники. Им не разрешалось разговаривать друг с другом. Они общались только с персоналом тюрьмы, врачом, дантистом и священником. Одежду для суда им выдавали только после тщательной проверки. Их камеры периодически осматривались, проводились и внезапные обыски, когда обыскивались не только камеры, но и сами заключенные. Их тщательно обыскивали во время мытья дважды в неделю. Несколько раз мы находили
