в твоём возрасте...
***
Настоящее время
Я откашлялся, с трудом выбираясь из тумана памяти. Обычно я сопротивлялся соскальзыванию в сумеречные туманы разума, но в этот раз моя воля ослабла, и я оставил на несколько минут своё бренное тело.
Михаил обнаружился совсем ко мне близко — его тёплая ладонь лежала на моей шее, словно пытаясь нащупать биение сердца. Встретившись с моим твёрдым взглядом, он невольно вздрогнул, и медленно отступил.
— Это что только что было? — выдохнул он напряжённо. — У тебя был какой-то приступ, Антон?! Если ты не здоров — не стесняйся нас предупредить. У нас нет намерений тебя здесь сгноить, я уже объяснял. Ты — Пыль-пробуждённый. Теперь ты — один из нас.
Он осёкся, встретив на моём лице какое-то новое выражение. Я, будто по наитию, заговорил не то, что сам от себя ожидал.
— Чуть утро осветило пушки. И леса синие верхушки, — произнёс я, пристально глядя ему в глаза, будто приглашая продолжить стих за меня. Пауза длилась и длилась, пока вдруг, мой собеседник не изрёк продолжение.
— Французы тут как тут, — пробормотал Михаил, и встряхнулся. — Откуда ты знаешь?
Я усмехнулся, и продолжил рассказывать по памяти стих.
— Забил снаряд я в пушку туго. И думал: угощу я друга! Постой-ка, брат мусью! Что тут хитрить, пожалуй к бою... — уверенно я сказал, вызвав у него изумлённый взгляд.
— Я это слышал раньше! — вырвалось у него. — Но именно эту часть я не смог запомнить всю слово в слово. Откуда ты её знаешь? Её же никто не знает!
— Уж мы пойдём ломить стеною, уж постоим мы головою. За Родину свою! — невольная улыбка на моём лице становилась всё сильнее, пока я продолжал читать по памяти стих.
В какой-то момент, я прервался. Усмешка на моём лице стала гораздо шире.
— Твоя идея записать себя в Проектор по частям, чем-то напоминает один рассказ, я его читал, — загадочно обронил я. — «Портрет Дориана Грея», Михаил. Пересказать, о чём он?
Но пересказывать мне ничего не требовалось. В глазах моего собеседника стоял суеверный ужас, словно он увидел в моём лице привидение. Он упал в своё кресло, пытаясь прийти в себя, и не знал, куда девать руки.
— Ты помнишь, как мы сидели часто вдвоём — ты и я? — тихо прошептал я. — Помнишь, что я тебе сказал, о нашем решении жертвовать свои жизни Червю в обмен на эссенцию? Дьявол в деталях, Михаил, и мы не можем их разглядеть. Я — тот самый человек, с которым ты говорил. Я вернулся. Я здесь.
— Дед?! — прошептал Михаил, с широко раскрытыми глазами. Они были уже готовы вырваться из орбит, и он в какой-то момент затряс головой. — Это же... невозможно! Невозможно! Ты... ты просто всё прочитал как-то в моей голове, да!?
Он подскочил с места, бешеными глазами оглядываясь по сторонам. Как будто не в силах стоять на одном месте, он стал расхаживать по комнате, роняя вещи со стола на пол.
— Как бы я смог? — спросил я, слабым голосом от усталости. Усилие, даже чтобы просто прочитать стих, оказалось для меня слишком сильным. Я смежил веки, кажется, всего на секунду, и тут же уснул. В уши не проникало больше ни звука, и так — долгое время.
***
— Что же... с возвращением тебя, дед... я не знаю, что ещё мне по этому поводу сказать. Я даже не думал, что такое может случиться на белом свете. Ладно... у меня есть план, как тебя отсюда вытаскивать.
— Тебе лучше знать, как всё теперь здесь устроено, Михаил. И не называй, ради всего святого, меня больше дедом! Я теперь моложе тебя.
— Тогда не спорь больше со старшими. Надеюсь, ты не преувеличивал, что Червь тебя больше не трогает. Это составляющая часть моего плана... далеко идущего плана.
***
— Михаил... ты чего весь дрожишь? Что-то случилось!? Весь взбудоражен.
— Да! То есть, нет. Послушай, я должен сразу тебе сказать, что реморализация Антона Захарова невозможна. Он — совершенно особенный случай, и никакая телепатия не может преодолеть барьер в его разуме.
— Не ты ли уверял, что с ним справишься?
— Я ошибся. Кто бы мог предполагать такое на моём месте?
— Ну, тут не поспоришь. И что нам теперь делать, по твоему мнению?
— Писать доклад, и в нём обрисовать всё, как есть. Аномалия пси-связи, которая делает какое-либо воздействие на его разум невозможным. Всё. Точка.
— Послушай, Михаил... его же казнят. Это особый случай на контроле Конклава. Передача жукам Проектора, вскрытие кристаллов биома, неподчинение приказу, нападение на представителей власти, повреждение Пси-репеллятора — это же полный набор. И тут либо мы делаем из него чистый лист, чтобы даже родную мать он не вспомнил, либо дорога ему в Извлекатель.
— Думаешь, я этого не понимаю? Я же тебе сказал — невозможно провести реморализацию. Чего непонятного?
— Для начала — на меня-то не рычи, хорошо? Ты мог, хотя бы, смягчить немного формулировки!? Одно дело, когда нельзя провести реморализацию человеку, который хоть немного понятен и предсказуем. Конклав мог бы проявить снисхождение... заменить, чёрт подери, казнь пожизненным заключением — ну, хотя бы. Я не знаю.
— Сомнительное милосердие, как по мне. Когда не знаешь, как написать правильно — пиши как есть.
— Кхм. Ладно. Хочешь помочь его похоронить — дело на твоей совести, Михаил. Конклав со сборами затягивать надолго не будет.
Глава
