с охотой… И вдвойне хорошо, что она хоть как-то удалась. Могло выйти куда хуже. Не знаю, чем тогда бы пришлось кормить…
Почти сразу сон сморил и меня. Намаялся за день. Самое гадкое, что нормальный отдых мне теперь разве что приснится. В ближайшие-то дни… Или недели. Или месяцы. А завтра — опять подъем на заре, и пешком через чащу — до заката.
Утром выяснилось, что от лосихи осталась добрая треть, все остальное кануло в пустоту. И я даже знаю, в какую именно. Самое загадочное, как же ей удалось все так тихо провернуть. Вид у химеры был слегка виноватый, но я махнул рукой — ей же и принесли, нам-то зачем столько мяса. Даже остаток — чересчур. Зато зверюга, поскрипывая хитиновыми суставами, наконец-то со второй попытки взобралась на лапы. Ничего, дальше уж, как говорится, дело техники.
На третьи сутки пути я буквально валился на ходу. Ноги невыносимо ныли, люто саднили недавние раны, которые подзаживил чудо-луч. Впрочем, паукообразная косатка и ведьма тоже еле плелись. Особенно чудовище. Оно слегка оклемалось после кровоточащего купания в трясине и сеансов врачевания, как-то могло двигаться. Но не более того.
Лосятина, которую я навьючил на химеру, закончилась, и мы опять страдали от радикальной диеты — грязная вода и свежий воздух. Она тоже не лучшим образом способствовала самочувствию. Тварь временами пыталась шарахать ультразвуком непонятно куда, но результат мы увидели только один раз — нашли оглушенного зайца. Понятно, что небогатая вышла трапеза.
Сама химера стала замкнутой и безучастной. Иногда на ходу она могла притормозить и зависнуть на пару минут, как старый компьютер. Просто застывала с приоткрытой пастью, вперившись взглядом в какую-то неведомую даль. А ночами принималась резко и заполошно свистеть. Первый раз, когда услышал эти жуткие звуки, вскочил, хватая меч, озираясь в поисках нагрянувшей беды. Увидел лишь, как косатка-скорпион дергает лапами, судорожно сжимает кулак, а эльфийский глаз сияет и бешено мечется под приоткрытым веком. Не опасно вроде бы… Но зрелище — жуть. Потом долго заснуть не мог. Ведьма, кажется, задремала вообще только под утро — так и пялилась на огромного хищника в царстве кошмаров. Будить чудовище я не решился.
А на следующую ночь тварь, видимо, снова окунулась в свою мрачную бездну. Вряд ли с такими воплями снится что-то хорошее и светлое.
Днем же спустя перед нами легла дорога. Обычная такая проселочная дорога — две колеи в грязи.
Глава 19
Основы полевой психиатрии
При виде следов людской деятельности ведьма заметно оживилась. Мне же, напротив, они не понравились совершенно. Плавали, знаем. Помню я этих мирных селян с дубьем наперевес.
Членистоногая тварь явственно разделяла мое мнение. Попятилась, защелкала, ощупывая сонаром открытое пространство. На воздухе, конечно, эффективность у него гораздо ниже, чем в воде. Должно быть, сканирует по привычке, инстинктивно. И тоже имела неприятный опыт общения с местными деревенщинами — наверняка и побольше, чем я сам.
— Ну что, пойдем туда? — спросила вдруг клыкастая женщина.
— Куда? — не понял я, все так же подозрительно оглядываясь.
— Ну, туда… — Ведьма неопределенно указала вдоль колеи. — Или туда.
И ткнула в противоположную сторону. Нет, серьезно?..
— Ты дура, что ли? — без обиняков поинтересовался я. — Жить надоело?
— А что? — недоуменно уставилась она на меня. — К людям хоть когда-нибудь да уж дойдем. Там и на ночлег можно, и в баньку, и по дороге… легче. Все не по лесу ж.
— Дойти-то дойдем, — усмехнулся я, поглаживая по нижней челюсти зверюгу, которая сильно нервничала. — И что там? Думаешь, как эти там… нас примут? Накормят и спать уложат? Гимори… в хлев поставят?
— Ну гимори-то пусть в лесу… пасется. Как его с собой возьмешь-то… — Кажется, ведьма все-таки почувствовала горькую иронию в моих словах.
— Ну ладно, а нам-то и баньку, и ночлег, и на… на этот, на постой возьмут? Еда-питье, тепло? Так, по-твоему? — продолжал давить я.
Не хотелось, чтобы невольная попутчица пропала за просто так, по наивности своей. С другой стороны, какое мне дело. Мы друг другу чужие… люди, да и по-прежнему никакого к ней доверия нет. Но молча позволить ей самой влезть в петлю… Постараюсь хоть объяснить, раз умом небогата. Обрадовалась, гляди ты… А там уж пусть сама решает, по пути ли нам.
— Так не острые уши в деревне ведь, а люди… Острые уши здесь не… — попыталась возразить женщина.
Я вздохнул. Ладно, растолкуем на пальцах. Похоже, бывшая сельская специалистка по зловещим знакам даже мысли не допускает, что вдали от дома друзей у нее нет. А домой путь заказан. Либо опять наведаются ушастые благодетели, либо свои же односельчане прогонят взашей, чтоб беды не накликать. И это в лучшем случае. Подозреваю, народной любовью она там и без того не пользовалась. Я сам-то сильно опасаюсь ее мистических закорючек, а зная местные нравы…
— Вот скажи, — начал я, — ты там, где жила… в деревне, да… Ты там как… Э-э, как стала жить?
— Ну, родилась… — ошалело взглянула на меня ведьма. — Как родилась… Ну, как все… Мать моя там жила, она и родила…
— Ясен пень, мать родила, а не сосед, — поморщился я. — Ну так вот. А если б туда… в деревню твою… вдруг баба с клыками, а с ней — тролль в рванье? С когтями… которые ему оторвали. В грязи, в крови. Ну ладно, пускай одна баба. Говорит, еще и ведьма. От эльфов… острых ушей она убежала. Каково, а? Чужих и без того не любят. А уж таких, как мы…
Клыкастая поникла, даже плечи опустились. Дошло, ага.
— И ты… Как… люди говорили с тобой в деревне, где родилась? — добил я ее. — Ходили в гости? Были… эти, как их… Не враги? Э-э, друзья?
— Я на отшибе жила… — пробормотала женщина себе под нос. — Ведьма же. Люди ко мне ходили. Приводили скотину или на двор звали. Потом подносили угощение, хорошую одежду, по хозяйству что-нибудь… Или огород мне копали, или еще что. Не было плохого, славно жила.
— Так это они тебе, э-э… за дела твои платили, — уточнил я. — Другие-то не умеют твои знаки наводить. А просто так… Заглядывал кто-то к тебе?
— Без дела не ходили… — замялась ведьма. — Даже на…
— Когда?
