малышка? — обратилась девушка к вопящей Психо.
Девочка посмотрела на нее. Перестала кричать и брыкаться. Улыбнулась, как ангелочек.
— Садитесь, синьора, — сказала девушка, выслушав Франческу. — Я позову сотрудника, который оформлял вашу сделку. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Франческа почувствовала облегчение. Все будет хорошо.
— На улице очень жарко, правда? — девушка улыбнулась ей. — Сядьте и отдохните.
Франческе захотелось плакать. Сядьте и отдохните: как долго она хотела, чтобы кто-нибудь ей это сказал.
Она не заплакала. Села.
— Я сейчас вернусь, — девушка ушла в другую комнату.
Франческа поискала в сумке Дьявола, медвежонка Эммы. Протянула его девочке. Та радостно обняла игрушку. Затем указала пальцем на ухо и с интересом посмотрела на мать.
— У-хо, — по слогам произнесла Франческа с улыбкой.
Эмма взволнованно рассмеялась.
— У-о, — сказала она.
— Отлично! — воскликнула Франческа. Потом спросила ее: — Где глаз?
Эмма провела пальцем по телу плюшевого мишки, сосредоточилась, а затем указала на глаз. С надеждой посмотрела на Франческу:
— Га-з.
— Глаз, да, очень хорошо, милая!
Они играли, и обе были так счастливы от того, что все скоро уладится. Достаточно просто держаться подальше от двора, от дома, в который их заточили. Они снова были счастливы и исполнены любви.
— Синьора Феррарио! Как я рада снова видеть вас!
Франческа пожала руку улыбающейся женщине, очень полной, волосы мелированные, у корней темные, почти черные. Дама пригласила ее в свой личный офис, предложила располагаться поудобнее. Именно она тогда помогала им с покупкой. Франческа с Массимо прозвали ее Мизери, потому что она выглядела как главная героиня одноименного фильма. Это воспоминание ужалило Франческу, но сейчас не время было думать. Не время вспоминать.
— Скажите, что вам нужно, и я сделаю все, чтобы вы остались довольны, — успокаивающе прожурча-ла Мизери.
Она слушала ее серьезно, понимающе. Печатала на компьютере все, что говорила Франческа. Потом подняла глаза, долго размышляла, а потом долго говорила. Продать квартиру было сложно: ипотека и ряд оговорок, ограничения, ситуация с банком и…
— Но мы все решим. Будьте спокойны.
Франческа расслабилась в своем кресле. Какое красивое слово: спокойны. Прощай навсегда, Рим. Прощай, «Римский сад». Прощай, дом. Через минуту я забуду о тебе.
В офисе Мизери зазвонил телефон. Она подняла руку, показывая Франческе: простите, я на минутку. Ответила на звонок. Послушала.
— Но кто… — она снова прислушалась. Хорошо, — сказала она. Положила трубку. — Сейчас придет руководитель нашего филиала, — я улыбнулась.
Руководителем оказалась дама в светло-сером костюме и больших очках в золотой оправе. Она говорила с Франческой спокойно, с улыбкой, как это делала Мизери. Недвижимость, о которой идет речь… м-м-м… э-э-э… стала сценой того ужасного… происшествия. Недвижимость, из которой… э-э-э… пропала та бедная маленькая девочка.
Франческа хотела сказать: «Нет, нет, нет?»
Дама произнесла еще миллион слов, чтобы объяснить — Франческа с согласия мужа может выставить их общую собственность на продажу. Ее право. Но, как профессионал, руководительница филиала категорически не советует это делать. Самый лучший исход в такой ситуации, поскольку эта квартира, расположенная в кондоминиуме, где произошла ужасная история, и расследование еще не закончилось, уйдет только по смешной цене. Насколько смешной? По меньшей мере половина того, что они заплатили (точнее, того, что они все еще платили и должны платить еще много лет). А худший вариант? Наиболее вероятно, сказала дама, по-прежнему добрая и улыбчивая, что они никогда ее не продадут. До тех пор, пока ребенок не вернется. Или пока дело не закроют. Или пока вся эта история не забудется. Пока дело не закроют, звенело у Франчески в ушах.
«Простите», — хотела сказать она и добавить то, что могло бы изменить мнение этой дамы.
Но взгляд руководительницы филиала оставался твердым, ни единой трещины, в которую можно было бы проникнуть.
Итак, мы в ловушке.
Франческа ворвалась в дом, дрожа от ярости. Дом был светлым. Безупречным, аккуратным, сверкающим. Всё на своих местах. «Добро пожаловать домой, дорогая», — сказал дом.
«Отпусти меня. Умоляю».
Она почувствовала прикосновение к ноге. Опустила взгляд. Анджела положила свою маленькую ручку ей на бедро, серьезная, обеспокоенная.
— Мама, — сказала девочка и погладила ее, легонько, нежно. — Мама, мамочка моя.
Франческа прикрыла глаза. Анджела гладила ее, как мать, будто заботиться о ней — ее работа. Сможешь ли ты меня когда-нибудь простить, нежное, невероятное дитя?
«Дом, — сказала Франческа, — извини, если я тебя обидела, прошу прощения».
Дом не ответил.
«Я никогда не смогу уйти отсюда, не так ли?»
«Может, и сможешь; может, и не сможешь; быть может, сможешь; быть может, не сможешь», — лукаво ответил дом, и свежий ветерок пронесся по всем комнатам.
Вечер. Девочки спали. Когда Массимо позвонил, Франческа ничего ему не сказала. Ни о чем. Однако в голосе мужа Франческа уловила особую нотку: что-то вроде резкого запаха, прячущегося под восхитительным ароматом духов Колетт. Фабрицио ей не звонил. Не искал ее. Поздно ночью она услышала, как его дверь открылась и закрылась. Кроме того, именно об этом она неявно просила его, когда сказала: «Я возвращаюсь в Милан». «Ищи его, — сказал дом, — он не всегда должен тебя искать». Это прозвучало, как если бы кто-то дал ей разрешение, которого она ждала. Страстно ждала. Она взяла телефон, Фабрицио дал ей свой номер накануне вечером, написала: «Спишь?» и отправила сообщение. Только потом ей показалось, что это не ее, а чьи-то чужие руки взяли телефон и написали сообщение. Руки дома.
13
Франческа открыла дверь квартиры. Фабрицио! Она не могла не броситься в его объятия. Он поймал ее, прижал к себе.
— Я не уеду, — прошептала она, я останусь здесь.
Он ничего не сказал. Они стояли, обнявшись, какое-то время, которое нельзя было измерить ничем, даже самыми точными в мире часами. Затем она потащила его в квартиру. Но он сопротивлялся. Он был странный, очень темные глаза, бледное лицо.
— Что-то еще случилось? — спросила она. — Что с тобой?
— Ничего, — ласково сказал он, — не волнуйся, — он поколебался. — Но я должен кое-что сделать. Я не могу зайти, — сказал он. — Ничего серьезного. Мне очень жаль, что придется бросить тебя одну.
— Что случилось? — повторила она. — Ты можешь мне сказать.
— Ничего, — он сжал ее руки, — ничего не случилось. Просто… я должен кое-что сделать. Мой отец… — сказал он и покачал головой.
Но что-то было не так.
Франческа пыталась заставить его говорить, но взгляд Фабрицио блуждал где-то невероятно далеко. Он сказал ей правду? Неужели ему действительно нужно ехать к отцу? Или он напуган? Почему? Из-за того камня? Или было что-то еще? Или он уезжал из-за чего-то, связанного с женщиной и девочкой, которых
