время, здесь находились только Сева, Юля и Кеша. Остальная часть, нашей «великолепной семёрки», работала на заводе.
— Да я немного попробовал, — смутившись сказал Сева. — Кстати говоря, вот эти два микрофона, лучше, чище пишут. Мы попробовали — неплохо записывают. Этот вот — немецкий, а этот — японский. Смотри, какой звук, — с этими словами он включил запись. — А вот наш, советский, видишь, как искажает? — подойдя к микрофону, Сева произнёс несколько фраз в микрофон. — И это лучший из всех, остальные вообще ужас, один треск стоит.
— Звук, какой-то электромеханический, — подтвердил басист.
«Электромеханический… Электронный… — проговорил я в голове и уцепившись за мысль, пытался поймать за хвост ускользающую идею. — А ведь в этом что-то есть… Электронный звук, в примитивных условиях… Эврика!»
— Это именно то, что нам надо! Сейчас… смотрите….
Я взял малый барабан, от «запасной» советской ударной установки, ослабил верхний пластик, включил запись и поднеся советский микрофон прямо вплотную к нижнему пластику, после чего стал бить по верхнему.
Записали несколько ударов, а затем прослушали, что получилось.
Я был потрясён. Звук получался, как в электронных барабанах девяностых годов.
— То, что нужно! — обрадованно прокомментировал я не понимающей публике.
— Гм… Какой-то странный звук, зачем он тебе? — поинтересовался Иннокентий.
— Для композиций, где пою я, нужен именно такой — электронный звук, — резюмировал главнокомандующий. — Ребята, нужно срочно, найти ещё пару советских микрофонов! Какие будут предложения?
Стали лазить и искать. В результате, ревизии, нашли в шкафу ещё один работающий экземпляр. Засунули его в бочку. Попробовали записать.
Вообще — идеал. Точь-в-точь — девяностые!
— Так, остался найти ещё парочку и будет полный комплект «электронных» барабанов, — констатировал я.
Естественно, не всё было так радужно. К примеру, для объёмности звука, очень не хватало «ревера», то есть реверберации. Реверберация — это процесс постепенного уменьшения звука при его многократных отражениях.
Ну если нет. То нет, что сделаешь?.. Поэтому, для «демо» — демонстрационной записи, вполне сойдет и так.
Установили два немецких микрофона, которые также снимали общий звук с барабанной установки. Все эти микрофоны были присоединены к пульту и уже с микшерного пульта, звук через провод шёл на магнитофон.
Я сел за установку и сыграл. Прослушали. Подкорректировали. Затем записали общую партию барабанов, методом «тыка», отодвигая микрофоны и регулируя ручки громкости и тембра. Добились более-менее нормального звучания.
В принципе для записи нужен был бы метроном, звук которого пускался бы в наушники, как ориентир темпа. Метроном — прибор, отмечающий короткие промежутки времени равномерными ударами. Но так как тут не было ни метронома, ни наушников, я посчитал что смогу нормально сыграть и так.
* * *
Через четыре часа, мы записали все партии ударных, бас гитары, и клавиш, для всех семи композиций. Две для Юли, две для Антона и три для меня — любимого.
Осталось подождать, когда придут ребята и записать гитары, гармонь и вокал.
С другой стороны, чего их ждать? Сыграть на гитаре я и сам могу…
Подумал и отверг эту продуктивную идею.
Нет, нельзя! Нужно, чтобы весь коллектив участвовал в записи. Они должны прочувствовать, что «это» сделали именно они. Запись — их детище. Тогда им и будет хотеться чаще попадать на репетиции, стремясь на студию в любое свободное время. Будет хотеться записывать ещё и ещё, чтобы показать запись родителям, друзьям, знакомым… И как-нибудь за застольем, небрежно, между делом сказать:
«Смотрите — это я! Смотрите, с кем вы сидите за столом! Это всё придумал и записал я! Естественно, мне, совсем немного, помогали и другие ребята, которым я объяснил, как и где играть, но основную роль, играла именно моя „скрипка“! Это уж, вы поверьте, вне всяких сомнений! Конечно, я — великий, но в тоже время простой. И я даже с вами чокаюсь! Вот так, по-простецки, без церемоний! Вот, автограф вам бесплатно напишу! Смотри мир на легенду!.».. Медные трубы — мать их!..
Сели за стол, Кеша вновь перемотал плёнку и включил…
— Когда же придут ребята… как же долго ждать, — с грустью сказала, Юля после очередного прослушивания записи и посмотрела на меня.
— Кеша, выключи магнитофон, а то надоест быстро, — проговорил я, глядя как тот жмёт кнопку — «Воспроизвести».
— Не, не надоест, — ответил басист, но катушечник выключил. Повисла тишина, в которой традиционно все смотрели на меня. Посидели так минут пять…
* * *
— Ладно… Раз делать нечего, а время есть, то давайте попробуем полностью, записать песенку «Юлия», — решился руководитель ансамбля. Нужно сказать мне и самому было интересно, как будет звучать конечный продукт. — Значит так, смотрите…
Я отдал гитару Антона и Иннокентию. А сам взял гитару Дмитрия.
— Играй просто аккордами— «брынь, брынь». Я же буду «всё это дело» обыгрывать. Твоя партия вот такая, — я показал, он записал.
— Юля, включай фонограмму, Сева ты за клавиши, через десять минут скомандовал командир.
Мы подключили для записи второй магнитофон и записывали на него. Методом «тыка», проб и ошибок, регулируя громкости и частоты, через час «труженики» добились более-менее нормального звучания и сразу же это всё записали.
Осталось дело за малым — спеть певице. А певица начала тупить.
«Она не может». «Ей нужно подготовиться». «Она стесняется». «Давайте, не сегодня». «Мне нужно порепетировать»., и так далее и тому подобное. Голос её дрожал, а сама она побелела — её собирались отвезти на голгофу и съесть!..
Я не был готов к такому и немного растерялся. Как же так? Они же, вроде, как на концерте выступали, да и на свадьбе. В голове крутился вариант пойти купить немного вина и напоить красавицу, что я и озвучил Юле. Но та сказала, что вино не любит, и уж тем более водку, потому что они горькие. А любит она лимонад или чай с пирожными, потому что она сладкие.
— Мы с мамой, любим пить чай на кухне, — добавила в конце тирады она, а я ладонью долбанул себе по лбу и сел на стул.
Посидев с закрытыми глазами пару минут и успокоившись, выгнал ребят в
