Книга Всегда твой - Кай Хара

Мы сидим на вершине Слепого холма, готовые спуститься вниз для нашего первого катания. Странно, но мы одни, если не считать еще нескольких групп. Они находятся так далеко, что кажется, будто мы здесь только вдвоем.

— Теперь прислонись ко мне. — Я инструктирую ее, прижимая ее плечи к себе, пока ее спина не упирается в мой торс.

Держать ее таким образом кажется незаконным; ничто другое, что заставляет адреналин бурлить в моих венах и сердце биться в груди, как это, не избежало строгого регулирования со стороны правительства.

Ее голова прижимается к моему плечу, и когда я спрашиваю, готова ли она, она поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня.

— Готова, — говорит она с улыбкой.

Я хватаю веревку, вдавливаю руку в перчатке в снежную землю и толкаю нас с плоского края вниз по склону.

Она кричит, когда мы летим вниз. Мы тяжелее, чем в последний раз, когда мы делали это в детстве, поэтому мчимся в два раза быстрее.

Ее руки сжимают каждое из моих бедер прямо над коленом, ее ногти впиваются в мою плоть через ткань так, что волосы на затылке встают дыбом, а член становится твердым.

Я не знаю, кричит ли она от страха или от восторга, ненавидит ли она это или любит, но я обнаружил, что мне отчаянно нужно знать ответ.

Мы достигаем подножия холма менее чем за двадцать секунд, и я уже собираюсь спросить ее об этом, как вдруг с ее губ срывается задорный смех. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза сверкают, щеки румяные, улыбка широкая, и я испытываю непреодолимую потребность поцеловать ее.

Я хочу прижать свой рот к ее рту и целовать ее до тех пор, пока она не оттолкнет меня, отчаянно пытаясь глотнуть кислорода.

— Это было потрясающе, — восклицает она, быстро дыша. — Мы можем повторить это снова?

Ответ — да.

— Попроси меня по-хорошему.

— Пожалуйста, — говорит она, не колеблясь.

В моей груди раздается довольное урчание, и я знаю, что она чувствует его на своей спине.

— Мне нравится, когда ты делаешь то, что я говорю.

Она выпрыгивает из саней и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

— Давай, капуша. Разве что тебе нужно немного успокоить сердцебиение, прежде чем мы снова поедем? Может, ты испугался?

Прежде чем она успевает моргнуть, я вылезаю из саней, хватаю ее за шею и притягиваю к себе.

— Это мило, что ты думаешь, будто можешь меня запугать. — Я шепчу, прижимаясь губами к ее волосам возле уха. — Просто помни, что я не трахал тебя целую неделю, и твои дразнилки только заставляют мой член становиться тверже. Он и так пульсирует от желания взять тебя как животное. Продолжай в том же духе, и ты пожалеешь о каждом слове, когда я оставлю тебя в покое.

Она вырывается из моих крепких объятий и идет назад к склону.

— Ты обещаешь? — нахально спрашивает она, прежде чем развернуться и начать бежать вверх по склону.

Она станет моей смертью.

Это стало ясно, когда она оставила меня привязанным к стулу. Я был в ярости от того, что меня подчинили и загнали в ловушку, но это меркло по сравнению с тем, как она уходила и я не мог ничего с этим поделать.

Я думал, что она одумается и поймет, что закатила истерику из-за пустяка, но когда прошло несколько дней, а от нее не было ни слова, тьма взяла верх.

Она была неподвижной, темной, грозовой тучей, которую я не мог стряхнуть, пока не взял на себя FaceTime Беллами.

Стало ясно, что я еще не закончил и не могу просто наблюдать, как истекают часы нашей договоренности, ничего не предпринимая. У меня еще оставалось время для общения с ней, и я собирался им воспользоваться.

Не успел я обдумать свои действия, как мой помощник вытащил из постели недоумевающего владельца магазина в Боксинг Дэй, чтобы купить эти санки только потому, что она по пьяни сказала мне, что хочет сегодня покататься на санках.

Ему хорошо заплатили за его хлопоты, а я старался не тратить слишком много времени на размышления о том, почему для меня важно, чтобы я смог сделать это для нее.

Я хватаю санки и бегу за ней, легко взбегаю на холм и присоединяюсь к ней на вершине. Она наклоняется, завязывая шнурки, и я не могу не воспользоваться этой возможностью.

Я глажу ее попку и сжимаю, сопротивляясь потребности удовлетворенно вздохнуть.

— Я слишком давно не трогал эту попку.

Она игриво отбрасывает мою руку, выпрямляясь.

— Тебе некого винить в этом, кроме себя.

— Это ты пыталась нарушить правила, — заметил я.

Она поворачивается ко мне с лицом, которое я не могу прочитать. Ненавижу это. Обычно она — открытая книга, на ее лице написаны все ее мысли и эмоции. Мне не нравится, что она маскируется передо мной, что, полагаю, как раз и является ее разочарованием во мне.

Но, в отличие от нее, у меня есть очень веская причина так поступать.

— Тебе никогда не хотелось нарушить правила? — спрашивает она, ее голос тих.

Только каждый чертов день с тех пор, как мы начали это.

Я чертовски ненавижу, когда приходится уходить после того, как мы трахаемся. Я территориальный и хочу продолжать отмечать ее, но вместо этого я ухожу. Каждый раз мне кажется, что я оставляю ее незащищенной и уязвимой для того, чтобы ее забрали у меня.

А ведь всего десять минут назад я был на расстоянии одного импульсивного решения от того, чтобы поцеловать ее.

Так что да, правила уже нарушены.

Они были извращены с самого начала, и только она была уверена, что они всегда были четкими.

Она воспринимает мое молчание как «нет» и идет дальше.

— Давай, пойдем еще раз.

На этот раз, когда мы спускаемся, она не держится за меня. Она вскидывает руки вверх и кричит во всю мощь своих легких, наслаждаясь каждым мгновением.

Мы спускаемся и поднимаемся на санках не менее дюжины раз. Когда ей надоедает, она ждет меня у подножия холма, а я спускаюсь еще раз.

На этот раз я не сижу, а стою. Поставив ноги на санки, как на доску для серфинга, я скольжу по склону.

Она ждет меня внизу, хлопая и подбадривая. Удовлетворение и чувство собственничества борются за доминирование, когда я вижу, как она