Она поднялась. Неожиданно повело влево, и Антонина упала бы, если бы не Виктория.
– Упырь-упырь, натуральнейший… и птица-гамаюн… бросила бы ты его, честное слово!
Упырь дышал.
И глаза открыл, стоило прикоснуться. Распахнул, белесые, пустые, страшные. От взгляда его Антонина отшатнулась, но быстро с собою совладала.
– Упыри на самом деле к мертвецам отношения не имеют, – сказала она, повинуясь странному желанию успокоить. – Если разобраться, то они те же люди, но с отрицательным вектором силы. Пьют ее, в общем. Тянут с других. А что самое интересное, что благодаря этой особенности, рядом с ними и магия-то толком не работает, да…
– И твоя?
– Моя… не знаю. Кровь нужна.
Упырь смотрел на птицу, так жадно, страстно, что той впору было бы сбежать от этого вот взгляда, а она только улыбнулась этак, растерянно.
Дура влюбленная.
Упыриная кровь оказалась ледяной, она вмиг остудила и вернула способность мыслить здраво. Пожалуй, если бы Антонина первой ее попробовала бы, она бы не стала глупить, ушла бы сама. Но теперь…
– Возьмите друг друга за руки и не отпускайте. Далеко не уведу, но… если кто потеряется, искать не буду. Никто не будет. Там… нехорошо.
Она вскинула руки, подумав напоследок, что матушка бы не одобрила.
Матушка…
Мир поддался легко, будто только и ждал, когда же Антонина его позовет. Вот и позвала, и он открылся ей, откликнулся на этот зов, распахнул жадную пасть свою.
Поблекли краски.
Притихли звуки.
И Антонина, стиснув горячую руку берегини, потянула ее.
– Идем и быстро…
Существо, глядевшее на Астру, не было человеком.
Возможно, когда-то давным-давно, когда мир был другим. Он еще жил в темных глазах, но перевернутый, искаженный чужою памятью.
– Здравствуй, что ли, – сказал он, словно извиняясь за то, что вынужден будет сделать.
– Здравствуй, – ответила Астра, прижимая к себе детей.
– Идем?
Он не стал ее пленять.
И не стал грозить.
Он знал, что бежать ей некуда, разве что в лес, который рядом, куда уйти легко, а вот остаться, отказавшись, сложно. Но Астра приняла решение. И лишь потерла запястье, на котором еще виднелись алые пятна ожогов.
Драконья кровь истлела.
Или…
…она однажды пробовала ее, пусть и разбавленную человеческой.
– Глупая девчонка, – ворчала Серафима Афанасьевна, вытирая пот со лба. – И упрямая. Неможно такой упрямою быть, слышишь?
Было жарко.
И холодно.
Снова жарко. Жар этот мучил, не желая отпускать Астру, и она рвалась, скидывала, что тяжелое одеяло, что тулуп драный, которым ведьма придавливала ее к лежанке. А оставшись голой, Астра тотчас замерзала. И казалось, что скоро все кончится.
Но ведьма не позволила уйти.
– Пей, – сказала она, поднося к губам морщинистую руку, с которой сбегали темные, показавшиеся черными, капли. И Астра, не имея сил отказаться, раскрыла рот. Она глотала эти капли, одну за другой, стараясь не думать, не кривиться.
Драконье пламя причиняло боль.
То есть, тогда-то Астра ничего не знала ни про пламя, ни про драконов. А может, знала, но забыла, главное, что она прекрасно помнит это ощущение жара, огня внутри, всепожирающего, злого, поглотившего все иные огни.
И болезни.
Вот теперь снова. Огонь разгорался, капля за каплей, и ей уже было жарко. И наверное, будь она человеком, вспыхнула бы.
Но человеком Астра не была.
– Идем, – она шагнула за порог.
И дети с нею.
Не позволят оставить. Ему они нужны не меньше, чем Астра.
– Почему? – этот вопрос не то чтобы мучил ее, но молчание казалось мучительным.
– Не туда, – он решился коснуться ее плеча и руку одернул, будто ожегшись. А потом отступил, огляделся воровато и толкнул дверь в свою комнату. Отступил, махнул приглашая. Когда же Астра вошла, то дверь прикрыл.
Не на замок.
– Погоди… знаешь, дом этот старый… настолько старый, что никто уже и не помнит, каким он был прежде.
Комнатушка была узкой и тесной до того, что, казалось, стены ее того и гляди сомкнуться, раздавят, что Астру, что вот хозяина.
– Ты помнишь?
– Помню, – он протиснулся мимо Астры и девочек, оказавшись перед несуразно огромным шкафом. Резные дверцы его, украшенные единорогами и поблекшим перламутром, не открывались полностью, упираясь с одной стороны в тумбу, с другой – в стену. – Этот дом принадлежал моей семье.
– Расскажешь?
– А ты и вправду хочешь знать?
– Понятия не имею, – честно ответила Астра, нисколько не удивившись, увидев в шкафу не старые куртки с костюмами вместе, но узкую лестницу, с которой тянуло дымом. – Наверх?
– Чердак, – согласился тот, кто давно был уже мертв, но так к тому и не привык.
А драконья кровь разгоралась. И подумалось, что в этой-то сил было куда больше, нежели в той, которой когда-то наполнили Серафиму Афанасьевну. Эта вот кровь не ослабла за годы, но напротив, сделалась ярче, живее.
Выйдет ли с нею совладать?
– Как тебя зовут? На самом деле?
– Александр. Александр Платонович Бестужин, – он слегка поклонился, и поклон его был должным образом изящен. – Граф Бестужин… был когда-то.
Лестница узкая.
Ступени высокие. И страшно. Не за себя. Но оставить… оставить детей Астре не позволят. Они тоже нужны.
– Лейб-гвардия… – он идет последним, держится на расстоянии, то ли соблюдая тот, древний, этикет, то ли просто оттягивая момент, когда придется убивать.
Ему не хочется убивать.
Но и иного варианта он не видит.
– Я был верен царю. До последнего… и семье… странное время. Страшное. Сейчас, оглядываясь назад, мне удивительно, почему никто не видел и не понимал, что происходит? Насколько все серьезно… или понимали, но не желали верить? Люди, как правило, слепнут добровольно. И я не исключение.
Он говорит тихо, но голос его не тонет в толщине древних стен. А дом помнит хозяина. Дом рад возвращению, и спешит скрипеть, жаловаться на нынешних жильцов, которые не понимают, какое чудо им досталось. Которые взяли и переделали этот дом по собственному усмотрению.
Разрезали бальные залы перегородками.
Устроили… непотребство.
– Какими они были?
– Кто?
– Драконы, – а вот это Астре хотелось бы знать, потому что пламя бушует и гореть ему еще долго. А ей – мучиться, сдерживая его.
