– Пятеро, – сказала Лика. – Шверник, Алена, Игорь Молочков, Колокольникова, Мурзик.
– Допустим, что погибли еще какие-то люди, о которых вы не слышали, – сказал, не оборачиваясь, Нестеренко. – Двое или трое. Получается уже довольно много жертв. И довольно много татуировок. Куда им столько?
– Жадность, – сказал Кирилл. Привычное слово для обозначения причин, побудивших человека убивать себе подобных.
– Жадность, – эхом повторил Нестеренко. – Или незавершенность.
– Что? – переспросила Лика.
– Есть такое страшное слово – незавершенность. Это нехватка фрагмента в целом. А без этого фрагмента целое не имеет смысла.
– Я как-то не очень... – произнес Кирилл.
– Сейчас объясню, – сказал Нестеренко, задумчиво водя пальцем по стеклу. – Возьмем, к примеру, меня... Мне бог дал не так много, как Тиграну, но кое-что мне перепало. Как мне кажется, самые мои большие способности – в изящной словесности. И я уже много лет хочу написать одну большую великую книгу. Для того чтобы мой язык, мой стиль были идеальными, я решил прочитать всю мировую литературную классику. Я хотел взять лучшее, отринуть штампы и добавить то, до чего еще никто не додумался раньше. Я читал книги, читал их много лет... Впрочем, если вы милиционер, то уже поняли это. Так вот, насчет фрагмента и целого. Мне пятьдесят два года. Я прочитал тысячи книг. Я знаю, как писал Толстой, я знаю, как писал Достоевский и как писал Набоков... То есть знание у меня есть. Не хватает лишь маленького фрагмента – я не знаю, о чем мне писать. И отсутствие этого фрагмента делает бессмысленным все мое накопленное за десятилетия знание. В результате я оказываюсь пустоголовым стариком, зарабатывающим гроши в местной газетенке, – и никем больше. Для этого не стоило тратить десятилетия на чтение тысяч книг, портить зрение, лишаться личной жизни... Вот вам значение фрагмента.
Кириллу показалось, что Нестеренко совсем уж отклонился от темы, и он хотел напомнить ему об этом. Однако Нестеренко все помнил.
– Теперь насчет Тиграна. Помните, он все говорил, что это проект. А проект подразумевает нечто целое, завершенное. Состоящее из фрагментов.
– Так фрагменты... – Кирилл не верил смыслу произносимых им слов, однако холодная логика была выше его веры. – Фрагменты – это татуировки?
– Вероятно, – сказал Нестеренко. – Я не могу утверждать это на сто процентов. Но по крайней мере похоже, что так...
– Какое же целое может быть составлено из этих фрагментов?! – недоуменно спросила Лика. – Что получится, если сложить вместе пять или семь кусков кожи с наколками?
– Во-первых, их может быть не семь. Их может быть сто, – спокойно произнес Нестеренко, и Кирилл поежился. – Во-вторых... Начнем с такой простой мысли, что серия рисунков будет стоить дороже, нежели разрозненные рисунки. Допустим, Тигран делал татуировки на одну тему. Коллекционер захочет иметь их все, это естественно. Или еще более глобальный замысел... – Нестеренко обернулся, и они увидели на его лице грустную улыбку. – Из всех этих рисунков складывается одна большая картина, как из кусочков мозаики.
– Черт... – сказал Кирилл и вытер пот со лба: он даже не заметил, как вспотел, слушая Нестеренко. Кирилл не знал, кто более безумен – то ли Тевосян, если он действительно задумал что-то подобное, то ли Нестеренко, который за пару минут воссоздал в своем мозгу этот кошмар. Кирилл точно знал, что никогда бы не додумался ни до чего подобного. Лика просто подавленно молчала.
– Черт, вот тебе и фрагмент... – проговорил Кирилл. – Но... Но кто же это может делать? Кого Тевосян мог посвятить в свои планы, кому он мог отдать список протатуированных людей?
– Любому человеку, настроенному серьезно и решительно, – сказал Нестеренко. – И это не Рукавишников, могу вас уверить. И это не я – я уже почувствовал по вашим глазам, что подобная мысль крутится в вашей голове. Кто-то другой. Рукавишников мог знать этого человека просто потому, что он был ближе к Тиграну, чем я. И – что вы там говорили насчет нового ученика? Кажется, Рукавишников никогда никому не объяснял, почему он ушел от Тевосяна, почему он перестал устраивать Тиграна в роли ученика...
– Он отказался действовать серьезно и решительно, – сказал Кирилл. – Тогда Тевосяну понадобилось его заменить. И он нашел другого человека. Только мы не знаем, кто это.
– Если вы не знаете, кто это, – прежним рассудительным тоном проговорил Нестеренко, – нужно задаться другим вопросом: как его остановить?
– Его уже не остановишь, – мрачно сказала Лика. – Он уже развернулся вовсю...
– Его можно остановить, – возразил Нестеренко. – Девушка, кажется, невнимательно слушала мою лекцию насчет фрагмента и целого.
– Я слушала, – сказала Лика. – Только что толку?
– Ну как же, – укоризненно покачал головой Нестеренко. – Все очень просто. Я же сказал – если у вас нет одного фрагмента, то движение к целому бессмысленно. Вы знаете, что никогда не достигнете цели.
– Это вы про свою книгу? – насупилась Лика, пытаясь дойти до смысла сказанных слов.
– И про книгу тоже, – кивнул Нестеренко. – Сейчас, подождите минутку...
Он неспешно прошел в соседнюю комнату и прикрыл за собой дверь.
– Что там еще за сюрприз? – проворчала Лика. – Странный он какой-то...
– Странный был твой Тевосян, – шепнул Кирилл. – По сравнению с ним все остальные кажутся слегка чудаковатыми. Удивительно, как ты могла водить компанию с таким шизиком...
– Я не водила компанию! – прошипела Лика. – Я просто...
Звук выстрела подбросил ее с кресла, как катапультой. Слух Кирилла был более тренирован, и он различил в звуке не один выстрел, а два или три. В соседнюю комнату Кирилл и Лика ворвались вместе. Нестеренко улыбался им сдержанно и с достоинством.
Он сидел на полу, сжав в правой руке старенький "ТТ". Прежде чем выстрелить в себя, Нестеренко снял спортивную куртку и задрал до горла майку, обнажив бледное одутловатое тело.
Когда люди кончают жизнь самоубийством, некоторые стреляют себе в висок, некоторые в сердце, некоторые в рот, некоторые под подбородок. Нестеренко не подходил ни под одну из этих категорий. Нестеренко целился в голову – но не в свою, а в голову мужчины, вытатуированного у него на груди. Мужчина висел вниз головой то ли на ветке дерева, то ли на виселице, сверху и снизу рисунок был ограничен двумя параллельными линиями, будто незавершенной рамкой. Голова повешенного приходилась Нестеренко на уровень живота, и вот туда-то он и всадил себе несколько пуль. Выражение лица повешенного теперь было неразличимым, в отличие от лица самого Нестеренко – этот удивительным образом выглядел довольным и счастливым, будто бы только что завершил очень важное и ответственное дело.
Лика издала сдавленный звук, похожий то ли на всхлип, то ли на позыв к тошноте. Кирилл взял ее за плечи, чтобы оттащить к выходу, но Лика вырвалась, двинув Кирилла локтем в живот, и присела на колени, не в силах оторвать взгляда от мертвого лица Нестеренко.
