экипажа, оставив флейту на сиденье. Она поплотнее запахнула плащ на плечах.
– Мне… Мне и правда нужно с ним поговорить. Одну минутку.
Ее друзья неуверенно переглянулись.
– Ну, если вы настаиваете… Но мы будем вон там. Не уйдем, пока не увидим, что вы сели.
Эбба кивнула им, затем дернула головой в сторону ратуши. Мерритт сделал вдох, набираясь храбрости, и пошел за ней к стене. Они встали на достаточном удалении от дверей, чтобы не опасаться любопытных ушей.
– Спасибо. – Это слово стало облаком в неподвижном ночном воздухе.
Она дергала кайму своего плаща, совсем как Хюльда теребила края шали. Она смотрела куда угодно, но не на него, пытаясь собраться с мыслями, – она всегда так делала, когда обсуждала неудобную тему. Это вызвало странное чувство ностальгии.
Он ждал.
– Я не думала, что когда-нибудь снова тебя увижу, – сказала она наконец.
Он кивнул:
– Осмелюсь предположить, так ты и планировала.
Она поджала губы.
Мерритт прислонился к каменной стене, несмотря на то, что она была ледяная.
– Почему ты ушла? Ни слова, ни письма… Если ты его и оставила, то я не нашел…
– Не было письма, – прошептала она.
– Твои родители сказали только, что ты уехала учиться. Даже не сказали куда, – как будто они разделяли желание его отца избавиться от него.
Она сглотнула.
– В Оберлин, – ее голос звучал не громче падающего на землю листа. – В Оберлинский колледж.
Он бы мог ее найти, если бы знал это. Может, и к лучшему, что не знал. Он рылся в голове, подбирая слова.
– Это… хорошо. Ты всегда хотела получить образование.
Эбба подняла подбородок, но все еще не смотрела ему в глаза. Свет, падающий из окон, отразился в слезах на ее ресницах.
Он хотел было протянуть к ней руку, но удержал ее в кармане.
– Эбба…
– Я ушла, потому что мне было стыдно, – в ее голос просочились слезы, – потому что не знала, как еще это сделать.
Мерритт покачал головой, не понимая.
– Я же сказал… что мы переедем, помнишь? Туда, где нас никто не знает…
– Не из-за этого. – Она промокнула глаза капюшоном плаща. – Но ты прав. Ты заслуживаешь правды. И я наконец смогу жить с чистой совестью.
Один из кучеров окликнул ее. Эбба помахала рукой, но не обернулась.
– Твой отец оплатил мое обучение в Оберлине, – призналась она.
Мерритт отшатнулся назад, будто его толкнули.
– Мой отец? Почему? – И зачем это скрывать?
Она сделала глубокий вдох. Нашла точку на его плече и уставилась на нее.
– Это была взятка, Мерритт.
Он все еще не понимал.
Она пошевелила челюстью.
– Это была взятка. Отчасти. Я ведь… – Она прочистила горло. – Я ведь правда любила тебя тогда. Но он тебя ненавидел. Говорил, что ты всегда напоминал ему… что ты – «символ» неверности твоей матери…
Мерритт сделал шаг назад и поднял руки вверх.
– Погоди. Погоди. В каком смысле неверности моей матери?
Теперь она посмотрела ему в глаза. Ее губы раскрылись. Кучер позвал ее.
– А ты не знаешь? – спросила она.
– Чего не знаю? – В голове пульсировала боль.
– Что ты бастард, Мерритт!
Тишина ночи обволакивала его, как масло, после этого взрыва. В ушах звенело. Кожу кололо. Тошнота закручивала внутренности.
Она снова вытерла глаза.
– М-мне жаль. У меня нет времени…
– Он отрекся от меня, потому что я не… его? – пробормотал он.
Ее глаза блестели.
Он не мог это переварить.
– Тогда чей я?
– Я не знаю. – Она оглянулась на экипажи. Ее скулы обрисовались четче, когда она сжала губы, готовясь нанести очередной удар. – Он предложил отправить меня в Оберлин, если я… если я притворюсь беременной.
Желудок Мерритта ухнул вниз. Его будто перенесло на тринадцать лет назад. Эбба была ужасно прямолинейна той ночью…
– Я никогда не была беременна.
Он сглотнул:
– Я… Я знаю. Твои родители сказали…
– Тебе было восемнадцать. Это единственная причина, как мне кажется, по которой он тогда ко мне пришел. Ты был уже достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно. У него бы не возникло никаких проблем с законом, если бы он отказал тебе в содержании.
Заледенев до мозга костей, Мерритт покачал головой, хотя не то чтобы не поверил.
Кучер крикнул.
Эбба отвернулась.
– И ты даже не подумала рассказать мне? – Яд обжигал его язык. – Ты не подумала сказать мне, что мой отец играл мной… как пешкой?
Слезы заструились по ее щекам.
– Я обещала ему не говорить ни слова.
– Обещала? – теперь он кричал. – Ты также обещала выйти за меня! Ты говорила, что любишь меня, а потом провернула… это?
Теперь она плакала по-настоящему. Кларнетист и его приятель быстро приближались.
– Мне жаль, Мерритт. Мне пришлось сделать выбор.
– И ты его сделала, – плюнул он. – Ты сделала выбор за мой счет. Я все потерял, Эбба. Я не виделся и не говорил с матерью и сестрами тринадцать лет. Ты обманула меня и вырвала мне сердце, и ради чего – флейты?
– Все не так, – возразила она. – Ты никогда не понимал.
– Ты права. Не понимал. – Он обвиняющим жестом наставил на нее палец. – Я никогда не понимал таких эгоистичных людей, как ты.
Она уже рыдала, но Мерритт не находил в себе жалости к ней. Кларнетист положил руку ей на плечо.
– Пойдемте, мисс Маллин. Хватит с него.
Эбба позволила мужчине увести себя. На полпути к экипажу она обернулась, и ей хватило приличия одними губами произнести: «Прости меня». Мерритт не отреагировал, будто превратившись в камень. Он смотрел, как она садилась в экипаж. Смотрел, как все они уезжали, пока улица не опустела, а в ратуше не погас свет.
Это странным образом напоминало то время, что он провел в яме под домом. Он стоял, пялился в никуда, пока не онемели пальцы на руках и ногах, и мечтал о том, чтобы сердце и мысли последовали их примеру.
Но вместо того, чтобы онеметь, они пылали на темной пенсильванской улице высоким костром, поглощающим одинокого Мерритта.
Глава 29
15 октября 1846, остров Блаугдон, Род-Айленд
Вернувшись домой на следующее утро, Мерритт был вымотан. Накануне около одиннадцати вечера он сумел найти койку в местном каретном сарае, и спал на ней вместе с еще двумя мужчинами, чей храп был громче пушечных залпов. Затем он отдал последние деньги, чтобы добраться до Блаугдона. Его тело болело, глаза пересохли, а все остальное было… вывернутым и все еще выворачивалось. Ему нужно было… он точно не знал. Бежать, пока он не сможет пройти больше ни дюйма, чтобы потом спать целую неделю и заставить
