Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

способность выглядеть как иллюзия. В такой неполной реальности пустота будет казаться истинной реальностью, но сама по себе пустота не является истиной. Это как если бы ты заглянул за крышку молоточка, которым пользуется фокусник, и обнаружил там пустое место. Однако лишь зная то, что туда можно спрятать, ты поймешь подлинный смысл пустоты, царь Джанапутра.

— Для чего тогда их вообще различают? Для чего существует различение истины и лжи? Неужели только для того, чтобы могло существовать иллюзорное сознание? — размышлял вслух Джанапутра.

— Различение существует для не-различения, когда не отрицается ни истина, ни существование лжи. Впрочем, есть и другие виды не-различения, когда не признается ни истина, ни ложь, и тогда все становится ложно-истинным, когда истина признается без различения от лжи, и тогда все становится истинно-ложным. Без различения знание становится безразличным к незнанию, так оно перестает разрушать ложное и само становится лишь иллюзией знания, — отвечал ему Пурусинх.

Выслушав ягуара, Гуаттама издал сиплый смех, напоминающий свист хищной птицы. Он улыбнулся уголками клюва и сказал:

— Как сосредоточенно говорил я о том, что разделение приводит к ограничению, несвободе и лжи, так же сосредоточенно ты говоришь о различении, которое хотя и является разделением, но которое необходимо для познания и освобождения от лжи. Можно подумать, что мы говорим о несовместимых подходах, о разных праманах. Мне бы хотелось понять, так ли это? Ведь я отрицаю сознание, а ты не отрицаешь, вместе с тем, соглашаешься, что сознание не существует отдельно от лжи.

Для того, чтобы показать, как разные подходы могут оказаться одним и тем же, гриф Гуаттама привел такое сравнение:

— Подобным образом, когда говорят о йуге, под нею понимают промежуток времени. Но сама по себе йуга не имеет продолжительности — это лишь деление на солнечных часах, связующее циклы времени и, тем же самым, их разделяющее. И когда говорят о йоге, подразумевают единую связь между вещами и не-вещами. Но сама по себе единая связь отнюдь не связана с ними, поскольку она является тем же самым, что разделяет все вещи и не-вещи. Вот почему йуга или «соединение» означает ви-йугу — разъединяющее «различение», вот почему йогин или «соединяющий» означает ви-йогин — «разделяющий». Что бы ты сказал об этом, мой пятнистый друг?

В ответ ягуар учтиво поднес руки ко лбу и поклонился браминскому грифу.

— Да, мы по-разному применяем одни и те же слова к одному и тому же содержанию. И в отрицании, и в признании сознания может содержаться путь к заблуждению или путь к избавлению от заблуждений, — пригладил седую бороду Пурусинх.

Он решил прибегнуть к более точному языку чисел:

— В искусстве счета можно разделить пустоту, называемую иначе асанкхья-бинду, на некоторое множество вещей, принадлежащих сознанию, и получить ту же самую пустоту. Такое отрицание иллюзорных сущностей вполне допустимо. Мы можем сказать: «Ничто из перечисленного не истинно». Однако, если сделать наоборот и разделить множество вещей на пустоту, мы перейдем к противоречию. По действию, разделив такое непустое множество сознания на пустоту, мы должны получить то, чему принадлежало это множество, то есть должны получить сознание. А по условию мы делим все на пустоту и, следовательно, должны получить пустоту. Но обычно мы не говорим: «Что-то одно или несколько из ничего не истинно». Если в пустоте ничего нет, мы не можем в ней иметь что-то одно или несколько.

Царь Джанапутра обдумал сказанное Пурусинхом и помотал головой в разные стороны:

— Как возможно столь невозможное? Какой смысл может содержать столь бессмысленное?

— Пустота не существует отдельно от сознания, она и есть то, что не истинно в ней самой и в нашем сознании. Сам образ пустоты принадлежит некоторому сознанию, которое в силу этого уже не может оказаться пустым множеством, мы лишь пользуемся иллюзией пустоты для обозначения отсутствия чего-либо. В том числе, для обозначения отсутствия истины. Без этой иллюзии мы бы не могли отличить истинное от ложного, — пояснил Пурусинх.

— Мы пользуемся тем, чего нет, для обозначения того, чего нет, — тихо проговорил Джанапутра. — То, что не истинно, обозначает то, что неистинно, чтобы находить истинное. Таким образом, высшей иллюзией является отсутствие иллюзии… и поэтому…

— Поэтому возникает противоречие, — продолжил его слова Пурусинх.

— Прати-йога, она всегда возникает в вашем сознании, — повторил Гуаттама. — Без этой иллюзии не было бы движения, ибо движение и есть заполнение иллюзорной пустоты, а раз так, без нее не было бы и этой тонкоматериальной вселенной, погруженной в обман.

Просветленный гриф и ягуар смолкли, почувствовав, что Джанапутра приблизился к пониманию того, о чем шла речь. На его лице, в напряженном изгибе бровей и во взгляде, смотрящем сквозь само пространство, читалась готовность к озарению, которое вот-вот должно было наступить. Он прикрыл свои веки и приложил три пальца к переносице, чтобы сконцентрировать мысль в одну точку:

— То есть, когда мы делим на пустоту, мы должны получить отсутствие пустоты, но отсутствие пустоты означает, что при делении мы используем ложный делитель — ту пустоту, которой на самом деле не существует без сознания. Так что же это за сознание такое, которому принадлежит пустота и всякое движение, все сущее и не-сущее?

— Это и есть Тот, Неименуемый, не имеющий проявленных признаков Бхагаван, благодаря Которому существует всякое проявленное сознание. Поэтому и о тебе, Джанапутра, можно сказать «ты есть Тот», хотя, говоря обратное «Тот и есть ты», можно прийти к ложному пониманию сути. Кому открыто внутреннее знание, про того можно сказать, что он становится Тем, хотя неверно полагать обратное, будто бы Тот непосредственно является им. В иллюзорном всегда скрывается истинное и проявляется ложное. Однако из этого отнюдь не следует, что иллюзорное свойственно истине, ибо свойства истины беспредельно тонки и невыразимы.

Так, размышляя о пустоте и сознании, о единении и различении, Пурусинх, Джанапутра и Гуаттама вышли далеко за пределы города — первопредок ягуаров, возникший из камня, человек из рода Раджхаттов, а также просветленная личность Бодхисаттвы, пребывающая вместе с ними в теле браминского грифа. Издали казалось даже, что по дороге, которая тончайшей нитью петляла меж зеленых холмов, шел кто-то один, а не трое. Кто-то один, а не трое, то останавливался, что-то находя на дороге, то продолжал идти дальше. Словно пульсирующая капля, этот одинокий путник перекатывался по обширному плоскогорью все ближе и ближе к бушующему морю, которое обрушивалось своими волнами на темные скалы.

Евгений вдруг вспомнил это место с отвесными утесами, на влажной поверхности которых виднелись вкрапления самоцветных камней. Он вспомнил эту дорогу, которая выводила к самому краю пропасти, — все это он уже