на пограничника. Потом, перехватил горлышки мешков в одну руку, выдернул из-за пояса маузер и, не целясь, пальнул в Кацубу.
Не попал – слишком дрожала уставшая рука. Перевел дыхание, закусил зубами нижнюю губу и выстрелил во второй раз. Опять не попал – рука у него продолжала трястись. Хватун взвыл, выругался матом и, прицелившись потщательнее, выстрелил в третий раз. Выругался – пограничник, похоже, был заговорен, Хватун опять не попал в него.
– Тьфу! – с досадою сплюнул Хватун под ноги, ухватился покрепче за горловины мешков и, окутываясь паром, будто паровоз дымом, побежал дальше. Хруст наста усилился.
Он знал теперь, что будет делать. Пересечет небольшое неровное поле и углубится в частый угрюмый лесок, в этом леске и устроит засаду настырному пограничнику, успокоит его раз и навсегда. Чтобы тот не мешал, не путался под ногами, не портил порядочным людям жизнь… Хватун подналег, заработал ногами попроворнее, но очень быстро выдохся – усиленный темп держать не мог, вымотался уже, – и все из-за проклятого Кацубы.
А кромка, край недоброго частого леска, сдерживавшего поле, были уже совсем близко – рукой подать можно.
– Счас… счас я те устрою, – угрожающе пробормотал Хватун, – такое устрою, что всю жизнь будешь помнить… Если, конечно, выживешь, – он с трубным звуком выбил из себя мокреть, скопившуюся во рту. – Больше ты не будешь мне мешать… В жизни я видел много таких мешальщиков, только вот не все из них ныне дышат воздухом.
Поправил мешки, сползающие с плеч, попытался ускорить ход, но ноги отказывались слушаться его, Хватун вновь тяжело и громко отплюнулся, выругался, давясь собственным хрипом.
– К-красная с-сука! Я за все с тобой рассчитаюсь, за все-е!
Хоть и казалось Хватуну, что бежит он слишком медленно, а примеченный лесок, в котором начиналась проторенная тропка, все-таки надвигался на него, приближался неотвратимо. Только вот что-то все чаще и чаще стали сползать с плеч туго набитые мешки – не удержать.
Он сделал несколько рывков, в двух местах погрузился в снег по пояс, испуганно думал о том, что не выберется, но благополучно выбрался и в конце концов достиг опушки леска.
Оглянулся. На лице его возникла злорадная улыбка: преследователь, похоже, начал отставать от него.
– Счас… Счас я тебе устрою концерт с вальсом «Амурские волны», ты у меня потанцуешь на раскаленной сковородке, – он скрипуче, давясь воздухом, рассмеялся. Добавил, продолжая смеяться: – Тебя даже в ад, такого поджаренного, не возьмут.
Подумал, сейчас стрелять в Кацубу или нет, решил, что пусть тот подойдет ближе, он в таком разе сам наткнется на пулю, и вообще… Словом, свое он сейчас получит. Полную порцию. И еще довесок будет. Сверху. Хватун выбил из себя торжествующий смех, нырнул в узкую прореху, образовавшуюся среди кустов, – видать, звери пробили, они ходят теми же тропами, что и люди, – одна из цепких веток ухватилась за край мешка, висевшего на правом плече, задержала контрабандиста.
– Тьфу! И ты туда же? – Хватун выматерился, с трудом изогнулся (при такой упитанности не очень-то и изогнешься), отцепил мешок и словно бы провалился в некое затененное царство.
В леске этом было намного темнее, чем на открытом месте, на воле.
– Счас, счас, счас, – зачастил Хватун, пробираясь дальше – надо было втянуться в лесок, углубиться, выбрать место посподручнее, там проклятого пограничника и оставить. – Счас, счас…
Из-под ног неожиданно выскочил заяц – маленький, серовато-белый, странно медлительный, с вялыми длинными ушами, – наверное, больной, здоровые бывают проворнее.
– Кыш! – шарахнулся от него Хватун, побледнел – с его опасным ремеслом надо бояться не только зайцев, бояться следует даже собственной тени. Иначе лежать ему где-нибудь в сырой канаве, сапоги сушить…
Он остановился на мгновение, перевел дух, потом двинулся дальше, уже медленнее, опасливо прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной.
Место для засады он выбрал грамотное – три сросшихся вместе дерева образовали настоящий щит, который проломить можно было только снарядом, пуля вряд ли сумеет его пробить, под кусты сунул мешки и снова вытащил из-за пояса маузер.
Проверил магазин и, удовлетворенно кивнув, примостился на корточках за щитом. Зябко поводил под одеждой плечами, вытер кулаком сочащийся нос.
Все, встречать настырного пограничника он готов…
Снег плыл у Кацубы перед глазами, кренился то в одну сторону, то в другую, подрагивал неровно, ноги неуверенно скользили по нему, дыхание с шумом вырывалось изо рта.
– Не уйдешь, не уйдешь, – бормотал он упрямо, шатаясь на ходу, – я не дам тебе уйти, мир-роед, понял?
Идти мироеду было все-таки труднее, чем Кацубе, он погружался в снег, торил дорожку, хотя она и была проторена ранее, но слишком много навалило белых хлопьев, просыпавшихся с проплывающих мимо облаков, с иных махин падали целые стога, Кацуба шел вторым, и в этом было его преимущество. Но не меньше было и недостатков… Как бы там ни складывалось дело. Кацуба был обязан догнать контрабандиста.
Пограничник втиснулся в кустарник, одолел узкий лаз и замер на несколько мгновений, огляделся. Четкий, с хорошо видными вдавлинами след нарушителя вилял между темными строгими стволами деревьев и уходил в глубину леса.
– Не скроешься, мироед, не спрячешься, – надсаженно просипел Кацуба, – не уйдешь, гад… Достану обязательно, – он вцепился рукою в ветку, свисавшую над отпечатанной топаниной, подтянулся, послал свое тело вперед.
Он шел, морщась от того, что слишком много звуков исходило от него – стеклисто скрипел снег под ногами, дыхание, как казалось ему, вылетало из груди с ревом, который был слышен, наверное, даже за речкой, в Китае, в дыхание врезался сдавленный кашель, в ушах стоял усталый звон, – и это, судя по всему, также было слышно далеко.
Пройдя метров пятьдесят, Кацуба увидел, как след нарушителя резко свернул вправо, и насторожился – а зачем, собственно, тот вильнул вправо, чего он там решил найти?
Нагнувшись, Кацуба зачерпнул ладонью немного снега, с хрустом разжевал его… Явно Хватун решил встретить преследователя свинцовым подарком, ждет его сейчас со стволом в руках. Кацуба не сдержался, хряснул ребром ладони по сгибу локтя, кулак на вытянутой руке взлетел вверх:
– Вот тебе!
Сделав несколько шагов, Кацуба почувствовал неожиданно, что перед ним выросла некая невидимая стена, прозрачная, как воздух, она не была видна, но ощущалась физически, от нее веяло холодом – исходил такой холод, что от него даже слипались зубы во рту.
Ощущение было знакомое. Кацуба медлить не стал – знал, что это означает, и стремительно отпрыгнул в сторону, плашмя упал в снег, откатился за ствол дерева. В то же мгновение раздалось несколько выстрелов, один за другим, они сотрясли пространство, заставили задрожать землю, пули втыкались в снег рядом с Кацубой, но ни одна из них не достигла цели – пограничник вовремя ушел от них.
Очутившись за стволом, он приник к комлю, перевел дыхание. Легкие рвались в груди, горло закупорила боль.
– Ничего у тебя не получится, Хватун, – прохрипел он, вытягивая
