— Это трудно сформулировать, но мы с Мартином считаем, что мозг президента… кто-то контролирует.
Оутс не поверил своим ушам. Но логика подсказывала, что главы ФБР и ЦРУ не такие люди, чтобы делать легкомысленные заявления.
— Кто контролирует?
— Мы думаем, русские, — ответил Броган. — Но пока у нас нет доказательств.
— Мы понимаем, что это звучит фантастично, — объяснил Эммет, — но на самом деле все очень реально.
— Господи, неужели на президента кто-то влиял так, как вы полагаете, когда он летал в Мавританию на переговоры с Антоновым?
Броган и Эммет обменялись понимающими взглядами. Потом Броган сказал:
— Нет ни одного полета в мире, о котором не знало бы наше агентство. Ставлю свою работу на то, что нигде нет данных о полете из Мэриленда в Мавританию и обратно.
У Оутса округлились глаза.
— Но встреча с Антоновым…
Эммет медленно покачал головой.
— Не было никакой встречи.
— Значит всеобщее разоружение, соглашение о торговле сельхозпродуктами — все это ложь? — спросил Оутс; голос его слегка дрожал.
— Это подтверждает его расплывчатое отрицание убийств на „Орле“, — закончил Броган.
— Зачем он выдумал такой безумный кошмар? — ошеломленно спросил Оутс.
— На самом деле это неважно, — сказал Эммет. — Эти программы, вероятно, даже не его идея. Важно сейчас то, что его поведением управляют. Кто управляет его мыслями и откуда?
— Мы можем узнать?
— Да, — сказал Эммет. — Поэтому мы и хотели перехватить вас. Прежде чем вы клюнете на приманку.
— Что я могу сделать?
— Оставайтесь, — ответил Броган. — Президент не в состоянии выполнять свои обязанности. А так как Марголина, Морана и Ларимера по-прежнему нет, вы следующий по очереди.
— Президента нужно сдерживать, пока мы не закончим расследование, — сказал Эммет. — Пока вы у руля, мы сохраняем контроль над происходящим на случай, если президента потребуется отстранить от должности.
Оутс выпрямился и глубоко вдохнул.
— Боже, да это просто начало заговора с целью смещения президента.
— В конце концов, — мрачно сказал Броган, — может дойти и до этого.
Глава 52
Луговой оторвался от своих записей и посмотрел на невролога, сидевшего у приборов, принимавших телеметрические сигналы.
— Состояние?
— Субъект в стадии расслабления. Мозговые ритмы свидетельствуют о нормальном сне. — Невролог поднял голову и улыбнулся. — Он этого не знает, но он храпит.
— Наверно, знает его жена.
— Думаю, она спит в другой спальне. С самого его возвращения у них не было секса.
— Функции организма?
— Все показатели в норме.
Луговой зевнул и посмотрел на часы.
— Двенадцать минут второго.
— Вам следует поспать, доктор. Внутренние часы президента будят его каждое утро между шестью и шестью пятнадцатью.
— Проект оказался нелегким, — пожаловался Луговой. — Президенту нужно на два часа меньше сна, чем мне. Терпеть не могу тех, кто рано встает.
Он замолчал и принялся разглядывать многоцветный экран, на котором отражались физиологические функции президента во время сна.
— Кажется, он видит сон.
— Было бы интересно посмотреть, что снится президенту Соединенных Штатов.
— Мы получаем некоторое представление, когда активность мозга от координированных мыслей переходит к разрозненным абстракциям.
— Вы толкуете сны, доктор?
— Предоставляю это фрейдистам, — ответил Луговой. — Я один из тех немногих, кто считает сны бессмыслицами. Сон — время, когда мозг, утомленный дневным мышлением, уходит в отпуск. Так городская собака, живущая в квартире, вдруг оказывается на лугу: она начинает бегать в разных направлениях, наслаждаясь новыми, необычными запахами.
— Многие с вами не согласятся.
— Сны не моя специальность, поэтому не стану затевать ученый спор. Но могу утверждать, что, даже если в снах есть смысл, большая часть органов чувств обычно бездействует.
— Вы говорите об отсутствии запаха и вкуса?
Луговой кивнул.
— Звуки тоже записываются редко. То же с осязанием и болью. Сны это преимущественно зрительные ощущения. Так что мое мнение, подкрепленное некоторым опытом личных исследований, таково: если во сне видишь огнедышащую одноглазую козу, то это просто сон об огнедышащей одноглазой козе.
— Теория сна — основа психоаналитической практики. С вашей репутацией вы своими словами о козе разобьете немало признанных икон. Подумайте, сколько наших коллег-психиатров останутся без работы, если станет известно, что сны бессмысленны.
— Неконтролируемые сны быстро забываются, — продолжал Луговой. — Но требования и инструкции, которые мы передаем в мозг президента во время сна, не будут восприниматься как сны. Это внушенные мысли, которые возникают по стимулу извне.
— Когда мне начать программировать его имплантат?
— Передавайте инструкции незадолго до его пробуждения и повторяйте их все время, пока он сидит за столом.
Луговой снова зевнул.
— Я иду спать. Позвоните, если будут неожиданные изменения.
Невролог кивнул.
— Спокойной ночи.
Перед выходом из комнаты Луговой снова взглянул на систему контроля.
— Интересно, что делается в его воображении.
Невролог небрежно кивнул на принтер.
— Все должно быть здесь.
— Неважно, — сказал Луговой. — Подождет до завтра.
Он повернулся и вышел.
Невролог, чье любопытство пробудилось, взял верхний листок с записью волн мозга президента и начал читать.
— Зеленые летние холмы, — бормотал он, читая. — Город между двух рек со множеством церквей в византийском стиле, усаженных сотнями куполов. Одна из церквей называется Святая София. На реке баржа, груженная сахарной свеклой. Антониевы пещеры. Если бы я не знал, кто видит сон, я бы сказал, что ему снится Киев.
Он стоял у тропы на холме, выходящем на реку винного цвета, и смотрел на корабли. В его руке была кисть художника. На поросшем деревьями склоне под собой он видел большой каменный пьедестал под фигурой, закутанной в длинное одеяние и держащей высокий крест, как посох. Справа от него стоял мольберт с холстом.
Картина почти закончена. Кисть точно воспроизвела пейзаж перед глазами, вплоть до изображенной штрихами листвы деревьев. Единственное отличие, если внимательно приглядеться, в каменной фигуре.
