согреются, — буркнул старик, усаживаясь на свое прежнее место.
— Поясните, — попросил Проценко.
— Батец имеет в виду шумовой эффект за сценой. А мы будем поглядеть на ответную мизансцену. Очень интересно, например, как товарищ поп отреагирует. Рванет в обратном направлении или будет молитвы читать: «Господи, спаси и помилуй…»
— Я бы тоже не прочь посмотреть на эту оперетку из жизни пиратов. Может, нам переместиться поближе к месту действия?
— Пехтерь на дело раньше полуночи не сподобится, — сказал Шабалин и налил наконец себе водки. — Сколько ни вертеться, а некуда нам теперь деться. С почином, что ль? За совместную трудовую деятельность.
Он поднес рюмку ко рту, но мысль, занозой застрявшая в мозгу, снова больно уколола отвлекшееся было на недавнюю суету сознание. Глядя, как все торопливо наполняют свои рюмки и стаканы, снова озвучил не дававший ему покоя вопрос:
— Так ведь и не узнали, какая вражина по окнам шмальнула. Дурак или шибко умный?
— Думаю, что это был сигнал о начале боевых действий, — уверенно сказал Проценко. — Давайте дружно выпьем за это!
* * *
Любаша собирала вещи. Чемодан был уже упакован, оставалось уложить дубленку и обувь. Дубленка разместилась в большой сумке, оставшейся от прошлого челночного промысла; сюда же отправились зимние сапоги и праздничные туфли. Немного подумав, Любаша кучей свалила в сумку фен, плойку, банки и тюбики с косметикой. Направилась к трюмо, чтобы забрать оставшуюся мелочь, и замерла на полпути, разглядев в зеркале распахнувшего дверь Бондаря. Следом протиснулись двое братьев — Семен и Федор Оборотовы, вместе с ее мужем давно и прочно обосновавшиеся в «шестерках» у Домнича, который, несмотря на их полную неспособность к полноценному охотничьему промыслу, за собачью преданность и готовность по первому же намеку на любую пакость держал их при себе на подсобных должностишках, обеспечивающих им вполне достаточное существование.
Оценив ситуацию, Любаша стала медленно отступать к двери в соседнюю комнату. Подумала — если успеть захлопнуть ее за собой, образуется небольшая передышка, за время которой можно попытаться сообразить, что делать дальше.
— Далёко собрались, Любовь Владимировна? — вежливо поинтересовался долговязый Федор.
— Проводить хочешь? — спросила Любаша. И даже попыталась насмешливо улыбнуться, делая очередной шаг к спасительной двери.
— Почему нет? — осклабился Федор. — Со всем удовольствием. Только вот закон не позволяет.
— Какой такой закон? — удивилась Любаша и еще ближе придвинулась к двери.
— Так это… Раз по закону в наличии муж, ему и провожать. Или наоборот — не пущать. Это уж как ему пожелается. А мы подсобим, если что не так.
— Был муж, да объелся груш. Вы ему лучше подсобите штаны сменить. А то пока он начальству задницу лизал, все штаны на коленках стер. Муж… У кого, может, и муж, а у меня недоразумение на полставки раз в месяц.
— Это мы сейчас разберемся, кто на полставки, а кто и до пенсии не доползет, — зловеще просипел Бондарь, сорвавший голос во время трехчасового сидения в холодном подвальном складе. — Я тебе разводу еще не давал и не собираюсь. Так что дыши тихо, пока на своих двоих стоишь. А то спотыкнуться недолго. Не забыла, как у Веньки Лоскутова баба в бега подалась? Всего и делов — о порожек спотыкнулась. Теперь на всю оставшуюся жизнь костылями обеспечена.
— Ты, что ль, мне споткнуться поможешь? Силенок-то хватит?
— Так ведь мы руки в карманах тоже держать не будем, — ухмыляясь, поспешил на помощь Бондарю Федор. — Сегодня соседу не пособишь, завтра у самого баба хвостом завертит. За дурной пример и в Африке чайники чистят.
— Чего ж вас трое-то всего? Позвали б еще кого для полной и окончательной победы. Вы как — ноги мне ломать будете или топориком тюкните, чтобы возни поменьше?
— Заводная она у тебя, — подмигнул Бондарю Семен. — Сама на крайние меры напрашивается. Свяжем или как?
— Можно, — согласился Бондарь.
— Орать будет, — засомневался Федор.
— Не буду, — успокоила его Любаша. — Вы только сами не заорите, когда… — Она еще раз огляделась в поисках какой-нибудь тяжелой штуковины, которая могла бы послужить хотя бы временной защитой при отступлении в соседнюю комнату. И тут взгляд ее наткнулся на канистру с бензином, которую Бондарь, ввиду крайнего в последнее время его дефицита и дороговизны, держал в доме, задвинув от завистливых глаз и возможного попрошательства, в угол за комод.
— Когда что? — весело поинтересовался Федор, потирая ладони, вспотевшие от предвкушения скорого соприкосновения с соблазнительными Любашиными формами.
Любаша решительно шагнула к комоду, прихватила канистру, улыбнулась с любопытством уставившимся на нее мужикам.
— Когда яйца вам поджарю, — сказала она и скрылась в соседней комнате. Задвинув задвижку, она несколько секунд стояла неподвижно, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.
— Чего у тебя в канистре? Бражка?
— Бензин, — нехотя признался Бондарь.
— На хр…на он ей?
— Спроси.
— Твоя баба, ты и интересуйся.
— По мне — сама себя заперла, пускай там и чалится, пока не осознает, — пнув несколько раз запертую дверь, предложил Семен. — Выход там какой имеется?
— Ни фига. Я еще в прошлом году решетки на окнах заделал. А то они у нее все время нараспашку были. Жаркая, блин, дальше некуда.
— Чего тогда лучше? Подопрем отсюда, чтобы больше не возникала, и все дела. Через неделю на карачках приползет и сама раком станет. Я свою зимой в гараже на два дня законопатил, с тех пор ходит, через шаг оглядывается.
— Чем подопрем?
— Ты хозяин, ты и думай.
— Чего думать-то! Комод придвинем, и ваши не пляшут.
— Удержишь ее комодом!
— Мешки в сенях с чем?
— С цементом.
— На кой он тебе?
— Пригодится.
— Считай, пригодился. Таскай мешки, а мы с Сеней комод перекантуем.
— Осторожно! Новый совсем.
— Не боись, новый не старый, крепче стоять будет.
Братья с трудом придвинули комод, загородив дверь. Бондарь таскал тяжелые мешки и осторожно укладывал их на комод.
— Лось не сдвинет, не то что баба, — подвел итог Федор, любуясь проделанной работой. — Ну что, рыжая, осознала свое положение или не вполне еще?
