симптомов СПИДа и того рождественского застолья.
Между тем, мой уважаемый жадный поглотитель книжных строк, конечно, заметил, что мы неуклонно приближаемся в истории с Настенькой к той самой пятнице, когда Москва во второй половине солнечного летнего дня начинала спокойно, как обычно, расползаться по пригородным дачам.
Настенька сидела в поезде метро, наблюдая из-под прикрытых длинных ресниц за стоящим напротив неё парнем. Она была одета в привычную с некоторых пор одежду, которая максимально возможно раскрывала её прекрасные ноги и грудь, привлекая внимание почти каждого, так что оставалось только выбирать по своему вкусу.
Никто из родных так ничего и не знал о случившемся с их любимицей. Они горестно переживали её решение расстаться с учёбой, о котором она сообщила дома в присутствии всех весёлым бодрым голосом, уверяя, что так будет значительно лучше для нервной системы, чрезмерно расшатавшейся в последнее время, и что позже, может быть, она вернется в институт, потому и не забирает оттуда документы, а пока пойдёт работать. И поступила на курсы машинописи, где занятия отнимали первую половину дня. Вторая уходила на путешествия по магазинам и выставкам, где попутно Настенька время от времени знакомилась с иностранцами и приезжала с ними в гостиницу, не привлекая внимание портье, выдавая себя за иностранку свободным разговором на английском или французском. Она хотела мстить мужчинам, заражая их СПИДом, и получать за деньги то удовольствие, которое не могла получить от них по любви.
Словом, видит мой милый читатель, что Настенька в поезде метро – это уже совсем не та Настенька, что шла в ресторан "София" почти три года назад. Сейчас ей хотелось испытать своё актёрское мастерство.
Поезд подходил к станции "Горьковская". Настенька вдруг откинула голову назад и положила руку на лоб. В психологии она не ошиблась. Парень мгновенно оказался рядом, взволнованно спрашивая:
– Вам плохо? Помочь?
– Станция Горьковская, – громко объявил голос диктора, – переход на станцию Пушкинская.
Раздалось шипение, и двери вагона раскрылись.
– Да, если можно, помогите выйти, – слабым голосом произнесла Настенька, делая неуверенную попытку подняться.
Парень подхватил её тут же под руку, и Настенька позволила ему почти силой сделать несколько шагов, выходя из вагона, откуда донеслось вослед от сидевшей неподалеку старушки:
– Хорошую дубинку ей надо пониже спины, вот это будет помощь.
Настенька инстинктивно дёрнула плечами на эти слова, а сама подумала: "Права старушенция, надо бы меня отдубасить, да кто же её послушает?", но, уловив одно движение плеч, а не мыслей, парень сказал просящим голосом:
– Да ну её, не обращайте внимания. Я помогу. У меня есть время. Куда вам? Может, поискать врача?
Время от времени Наташа давала Настеньке ключ от своей квартиры, чтобы она могла уединиться, если хотела, а сама уходила к родителям. Сегодня был такой день. И Настенька сказала:
– Выйдем к Наташе.
Она имела в виду не свою подругу, а магазин "Наташа", расположенный на противоположной стороне от памятника Пушкину, у самого перехода. Для москвичей в сложных системах подземных переходов магазины часто служат ориентирами для направления к выходу.
– К кому идём? – Переспросил парень. (Собственно, мы-то знаем, что его зовут Андрей, но он пока не представлялся Настеньке).
– А-а, вы не местный, – всё так же слабым голосом протянула Нас-тенька, поздравив себя мысленно с тем, что правильно угадала в нём приезжего.
– К сожалению, нет, но это не так важно. Я провожу вас, если хотите.
– Хорошо, – согласилась Настенька. – Пожалуйста. Тогда поднимемся здесь по эскалатору и направо, там ещё один эскалатор и выйдем куда надо.
Андрей шёл, ничего не запоминая не только потому, что впервые оказался здесь, но и по той причине, что ощущал сильное волнение от прикосновения к этой незнакомой девушке с восхитительно красивой грудью, кофточка на которой могла, как ему думалось, не выдержать напряжения совершенно белых холмиков и расстегнуться в любой момент. Ему даже становилось страшно от мысли, что это случится здесь прямо на людях.
Но всё пока было нормально. Они преодолели второй марш эскалатора, повернули и по лестнице вышли на улицу Горького. Настенька, продолжая опираться на руку добровольного помощника, тем не менее, сама вела парня в обход газетного киоска и вниз мимо высокой каменной арки с мемориальными досками, увековечившими имена знаменитостей, живших некогда в этом огромном престижном доме.
ЛЮБОВЬ
Наташина квартира была в домике попроще. В нём не было парадного подъезда. Дверь с улицы вела в довольно тёмную прихожую, откуда по узкой цементной лестнице нужно было подняться на третий этаж с небольшой лестничной площадкой, на которой была всего одна дверь, что являлось большим удобством для жителей, так как не позволяла соседям наблюдать друг за другом ни в замочную скважину, ни через дверной глазок, ни даже по звуку цокающих каблуков. Соседняя квартира была на следующей площадке чуть выше.
По пути Андрей осмелился спросить свою спутницу о её состоянии и не нужна ли ей скорая помощь, но Настенька ответила, что чувствует себя неважно, однако живёт совсем рядом, и попросила пока ни о чём не спрашивать, так как ей трудно не только идти, но и говорить.
Андрей не был умудрён опытом подобно старушке в вагоне метро, которая сразу же верно оценила ситуацию. Он был совершенно молод и слабо разбирался в женской психологии. Но женщин любил, мечтал о близости с ними и сразу же попался к одной из них, худенькой, маленькой, с весьма невзрачной внешностью, изображавшей из себя несчастную никем не любимую и чувствующую свой скорый близкий конец. Андрей верил каждому её слову и пытался утешить, уверяя, что жизнь прекрасна, не надо только паниковать, и выполнял все её прихоти сначала из чувства жалости.
Он приходил к ней домой, выполняя роль патронирующего товарища, желающего наставить на путь праведный юную страдающую душу, но эта душа однажды в изнеможении упала на свою кровать в слезах о том, что любовь ей не светит, и тогда, чтобы успокоить девушку, Андрей опустился на колени и поцеловал свою неуёмную страдалицу. А та вроде сначала возмутилась наглостью, но потом милостиво согласилась, что раз уж он не мог сдержать свои желания, то пусть и дальше целует и принялась указывать места, где ей было бы особенно приятно чувствовать его губы.
Так она стала его первой и единственной пока любовью, позволявшей всё кроме главной физической близости, из-за которой мог родиться ребёнок, чего она никак не могла допустить раньше свадьбы. И Андрей, чувствуя внутренне, что не влюблён в невесту, в то же время не смог устоять против её уверений,
