же, оно есть. Плавает здесь со мной в этом беспристрастном ничто. Рядом копошатся демоны и мелкие тени. Они с интересом наблюдают за мной, но отчего-то боятся приблизиться, пощупать, понюхать или заговорить. Эти сущности могут говорить, могут вести беседы любой сложности, но держатся от таких как я обособленно. Ведь я могу приказывать им.
Знание просто есть во мне. Никто не учил меня этому, не рассказывал секреты темной ночью. Вместе с кровью знания передались мне, питались в органы, захватили разум и теперь лишь вечность рассудит, что из этого всего мне пригодится.
Я быстро вспоминаю, что тело мое изранено, а Йоан где-то рядом, бессмысленно пытается исполнить свое обещание — не дать умереть мне. Вот только нет ни боли, ни холода, ничего. Сердце пусть и бьется медленно, но уверенно, не пытаясь урвать хотя бы несколько секунд жизни. Нет. Все такое…стабильное.
Неужели у него получилось?
Я открываю глаза безо всяких усилий и смотрю в незнакомый потолок. Так просто, что не верится. Дыхание ровное, более глубокое. Я не могу надышаться. Казалось, что произошедшее в бесчисленных подземных коридорах случилось только что и глаза оставались закрытыми не дольше нескольких минут. Но сводчатый потолок из красно-коричневого кирпича намекает, что понадобилось куда больше времени, чем я думаю.
Что-то щекочет глаза и виски. Словно неведанные ранее насекомые пробегают по лицу. Я дотрагиваюсь до них и смотрю на собственные кисти рук. Подушечки пальцев окрасились в бордовый. Кровавые слезы. Так значит, я не сплю и не нахожусь в предсмертном бреду.
Резко сажусь, снова не ощутив ни грамма тяжести в теле, и ощупываю языком ровный ряд зубов. Удивления не случилось. Все же я ждала ощутить во рту два длинных и острых клыка. Жаль, что нельзя понять это собственные зубы меняются подобным образом или прежние клыки выпадают и на их месте появляются новые? В горле слегка першит, как при простуде, но я не обращаю на это внимания.
Там, где я нахожусь нет освещения. Только напольный светильник, рядом с викторианским ушастым креслом, и тот отключен. Кресло придвинуто к больничной, вполне удобной кровати, на которой я провела…сколько? Окон тоже нет. Я содрогнулась осознавая, что солнечный свет для меня теперь так же опасен, как падение в пробудившийся вулкан. Кажется, здесь должна царить полная темнота, но все детали предстают передо мной так же четко в своих графитовых и темно-зеленых обличиях, как если бы я смотрела через очки ночного видения.
Вот объемный длинный деревянный стол у противоположной стены, там же стеллаж с какими-то склянками и пластиковыми контейнерами. В дальнем углу раковина, а над ней совершенно обычное зеркало, которое пугает до чертиков. Мне так хочется посмотреть на себя новую и вместе с тем, я испытываю страх перед тем, что увижу. Забавно, будто это проведет окончательную черту под человеческой жизнью. И все прежнее умрет навсегда.
Нечто алое, теплое начинает пульсировать в голове. Тонкая нить уходит куда-то за пределы небольшой комнатки без окон и света. И я точно знаю, что он понял, почувствовал, как я пробудилась.
— Кровь от крови, — губы сами собой произносят то, что пониманием сидит в сознании. — Жизнь от жизни.
Теперь мы неразлучно связаны на свою маленькую вечность. И это осознание греет куда сильнее нежели солнце или вкусная еда. Все прежние страхи кажутся смешными и мелочными. Я спускаюсь с кровати, босыми ногами ступая по тонкому, жесткому ковру. Темно-серая футболка спадает почти до самых колен.
Близко.
Я подхожу к железной двери и встаю напротив, ожидая первородного, ставшего для меня чем-то гораздо большим, нежели вредным начальником, властным хозяином или ужасающим вампиром. Он ощущается даже сквозь толстые стены, сквозь металл и кирпич. Сильный, штормовой и все равно теплый.
Йоан останавливается за дверью. Скрип металла, одно движение руки и мы видимся, будто через столетия. Мы изменились друг для друга. В новом зрении, в новом обличие. Я вижу облегчение в его глазах, будто на протяжении долгого времени он не был уверен в том, что сделал. Выживу ли я или все же начну разлагаться, или стану бездушной бессмертной куклой без капли сознания. Все это так явно отражается в нем, что я просто улыбаюсь и подаюсь на встречу. Позволяя ощутить себе твердость и силу его тела. Он реален также, как реальна я сама.
Утыкаюсь носом в его грудь и глубоко вдыхаю такой знакомый аромат, который теперь стал еще яснее.
— Долго? — спрашиваю я, не зная, что же еще сказать.
— Чертовски, — выдыхает он в мою макушку и сильнее стискивает в своих объятьях.
* * *
Оказывается, меня на самом деле не было крайне долго и Йоан уже не предполагал, когда я смогу выйти из комы и выйду ли вообще. Даже в тяжелых случаях обращение не затягивается больше трех суток — не считая, естественно перевоплощения первородных. Со мной все оказалось иначе. На целых две с половиной недели я подвисла в пограничном состоянии. Были дни, когда от меня начинало пахнуть разложением, но он раз за разом поил меня собственной кровью и тлен отступал.
Стрэнд поведал это между поцелуями, пока я стягивала с него рубашку. Меня буквально разъедала навязчивая мысль, что я не прикасалась к нему целую вечность. От того позабылась скромность и все дурацкие сомнения.
Я провожу пальцами по тонкому белому шраму на шее, исследую каждый след от удара клинком на молочной коже. Больше никаких рун, только шрамы. Жемчужными, где-то уродливыми буграми покрывавшие тело. Я насчитываю двадцать и качаю головой. Элрой просто вымещал гнев, а мне теперь жить с этим. Но надо ли сетовать на отметины, когда ты можешь продолжать дышать?
Мы все еще находимся в кирпичном мешке комнаты, где я очнулась. Связь со временем потерялась, стоило нам оказаться рядом. Да и не важно сколько провели мы в ставшей уютной и родной темноте. Точнее теперь это и не темнота вовсе.
Сложно узнать женщину в зеркале. Черты лица стали чуть острее, как у хищника, кожа столь бледная, будто и не было никакого калифорнийского, южного загара. Серые, так похожие на отца глаза теперь взирают ярко-серебристыми ореолами. Сотни песчинок искрят в глубине радужки.
Стрэнд включает светильник, и я понимаю, что вампиры практически не различают желтый свет. Не думаю, что это какая-то форма дальтонизма, потому что все остальные предметы кажутся верными, просто желтый стал куда тусклее для моих глаз.
— Это нормально?
— Что? — спрашивает он, натягивая нижнее белье.
Мне хочется попросить его остаться без одежды пока мы
