знаю, какой демонический артефакт даровал тебе такую силу, но сам по себе ты ничто. Тебе конец!
Фан Линь ничего не ответил и посмотрел на свою руку. Она немного почернела, надулись тёмные венки. Обыкновенный яд разумеется не действовал на культиваторов. Для этого требовалось отрава, наполненная либо определённым Дао, либо разрушительным Ци.
Яд Тан Вулэя был и тем, и другим. Не просто так он им гордился, такое вещество могло убить даже воина Эманации. Фан Линя, который был намного более хрупким, он мог убить сотню раз. Не прошло и секунды, прежде чем мужчину с ног до головы покрыли чёрные венки. Тан Вулэй уже предвкушал, как сейчас он свалится на землю... Но вот прошло ещё немного времени, — Фан Линь стоял всё также ровно. Чёрные венки набухали, разрастались, — и совершенно ничего не делали.
Тан Вулэй был уверен: вот сейчас, сейчас этот мерзавец свалится на землю, но... Ничего. Как это возможно?! Нет, нет, это невероятно, его яд должен был остановить действия всех внутренностей этого ублюдка. Почему... Почему ничего не происходит?! Может он уже мёртв?
Ответ на этот вопрос знал только сам Фан Линь. Мужчина похрустел шеей и прочувствовал происходящие внутри своего тела процессы. Все его органы и мышцы действительно погибли, отравленные ядом. Но при этом они продолжали функционировать.
Почему?
Очень просто, мужчина превратил их в трупные марионетки.
Начиная со стадии Золотого Ядра культиватор Техники Девяти Потусторонних Огней обретал удивительную способность. Он мог умертвить всё своё тело, даже мозг, и при этом совершенно не пострадать. Пока его Золотое ядро оставалось целым, воин мог терпеть любые, даже смертоносные увечья. Враг мог уничтожить его сердце, порвать лёгкие, выдрать желудок и почки — и ничего. Тело продолжала барахтаться на ниточках, точно марионетка.
Фан Линю захотелось проверить на себе эту удивительную силу, а заодно отточить навык превращения в марионетку и боя в таком вот состоянии. Поэтому он пустил в себя яд. В противном случае тот никогда бы не смог в него проникнуть, ведь на мужчине была Тайи.
Фан Линь размял кулак и прошёлся вперёд. Тан Вулэй наконец опомнился и попятился, а потом бросился назад. Он не понимал, что происходит, а потому сделал единственный верный выбор — попытался убежать. Однако было уже поздно. Не успел Тан Вулэй убраться даже на десять метров, как Фан Линь грубо схватил его за шкирку. В шею мужчины словно вонзились раскалённые тиски. Мгновение спустя Фан Линь оказался возле железной клетки, бросил в неё самого Тан Вулэя и закрыл на замок.
Потом мужчина повернулся и посмотрел на прочее воинство Тан. Все воины были в ужасе и жались друг к другу. Скрежетала броня. Мужчина полез в карман и вынул небольшой чёрный значок:
— Тан Лунь нас отпустил.
Воины присмотрелись к этому значку и стали удивлённо вздыхать. Это же... Символ верховного старейшины! Откуда он у преступников? Они не могли забрать его силой, а значит старейшина... Действительно просто позволил им уйти.
Сразу же у всех воинов возник закономерный вопрос — им же задавался Тау Вулэй, на которого уже начинали давить металлические прутья его ящичка.
Почему Фан Линь с самого начала не показал этот значок?
Ответ был очень простым.
Мужчина стукнул ногой по клетке.
Чтобы избить этого клоуна.
...
...
...
Цинь Жуа улыбалась.
Камера, в которую поместили женщину, едва ли давала пространство сделать один шаг. Потолок был чрезвычайно низким, и выпрямиться в полный рост тоже не представлялось возможным. Каменные стены были холодными, и несмотря на это стояла страшная духота. Находиться здесь было мукой...
И всё же: женщина улыбалась.
Прямо перед её камерой, в просторном коридоре стояла женщина в обыкновенном одеянии служанки. Оно было довольно плотным, но женщина всё равно подрагивала от холода.
Поэтому Цинь Жуа улыбалась? Потому что вид страданий собственной матери был для неё приятным? Да, но не только. Потому что это была улыбка раздражения. Улыбка, за которой скрывается гнев.
Хань Инь ничего не могла сделать, ничем не могла помочь. Она страдала едва ли не большой самой Цинь Жуа, находясь возле камеры своей дочери, хотя в коридоре температура и была много более приемлемой.
Почему же тогда она не уйдёт?
Ради Цинь Жуа?
Нет, разумеется нет, и Хань Инь это прекрасно понимала. Она всё ещё стояла тут, потому что считала это своим долгом. Потому что она была предельно эгоистичным созданием. Она понимала, сколько страданий причинила дочери своей глупостью.
Поэтому она пыталась загладить вину, помочь ей? Нет, нет, наоборот. Чтобы заглушить чувство вины, она избрала самый лёгкий путь: наказывать себя, страдать. Вот почему она держала свой смиренный караул, прекрасно осознавая, что её дрожащая от холода спина не вызывает ничего кроме злости в Цинь Жуа.
Женщина улыбалась.
Возможно Хань Инь дрожала не столько от холода, сколько от этой улыбки. Но вот в коридоре зазвучали шаги. Пришёл тюремщик с ключом. Хань Инь сразу же отпрянула и поклонилась ему, а Цинь Жуа спокойно выскользнула из своей клетки, когда хрустнул замок.
— Благодарю, — сказала женщина и пошла по коридору на выход. Её мать и дальше стояла сгорбленная возле клетки, пока шаги дочери совсем не притихли. И лишь потом она выпрямила спину и, повесив голову, отправилась следом за ней......
...
...
219. Больше нет
Всё вернулось на круги своя, за исключением одной маленькой детали.
Фан Линь и остальные снова поселились в поместье на вершине горы. Вскоре к ним присоединилась освобождённая Цинь Жуа. Сперва женщина казалась в дурном расположении духа, но потом её лицо озарила улыбка, и она обратилась к Фан Линю:
— Благодарю что защитили меня своим посланием, господин Фан...
— Всегда пожалуйста.
— Правда вы же и создали своим побегом все мои проблемы.
— Получается мы в расчёте?
— Почти, — ответила Цинь Жуа.
Они стояли в коридоре дворца. Женщина посмотрела на дверцу в комнату Маи:
— Юная госпожа...
— Общается с дедом, — ответил Фан Линь. Если так подумать, у них действительно было много чего обсудить. Правда зная эту парочку, незазорно было предположить, что доброю половину беседы они просто смотрели в пол...
Прискорбно вероятный образ, отметил про себя Фан Линь.
— Всем нужно иногда говорить со своими семьями. Для меня счастье, что юная госпожа наконец это приняла.
— Ты же тоже проводила время со своей матерью. И как?
Улыбка Цинь Жуа стала немного шире. И заодно
