путь. И воистину рад этому.
Есть ли большая надобность в рамках социального развития, нежели потребности в доверии? Существует ли более важная составляющая для дружбы или для сплоченности команды?
И тем не менее на протяжении жизни много ли встречает каждый тех, кому он действительно может доверять? Боюсь, что очень немного. Да, в менее важных вопросах мы доверяем многим, но когда затрагиваются чувства, делающие нас по-настоящему уязвимыми, число наших доверенных лиц резко уменьшается.
Именно этого всегда недоставало в моих отношениях с Далией и в приятельстве с Артемисом Энтрери. На мой теперешний взгляд, можно только посмеяться над тем, что я доверял Энтрери больше, чем Далии, но лишь в тех вопросах, что касались взаимной выгоды. Окажись я в ужасной опасности, бросился бы кто-либо из них мне на помощь?
Полагаю, да, будь у них какие-то шансы на победу, но если их помощь означала бы истинную жертву, когда нужно пожертвовать жизнью, чтобы спасти мою... что ж, тогда я точно погиб бы.
Возможно ли, что я стал настолько циничным, чтобы принять это?
Кто я тогда такой и кем мог бы стать? Я позабыл, что у меня были друзья, готовые оттолкнуть меня с пути летящего копья, даже если это означало бы, что копье пронзит их самих. Так было с Компаньонами из Халла, где все были за одного.
Даже Реджис. Как часто мы посмеивались над Реджисом, отсиживавшимся в укромном месте, пока шел бой, но все мы знали наверняка, что наш приятель-полурослик будет тут как тут, если нам придется туго, и я действительно не сомневался, что мой маленький друг прыгнет выше собственной головы, чтобы перехватить летящую мне в грудь стрелу, добровольно жертвуя собственной жизнью.
Не могу сказать того же о второй группе, с которой я путешествовал. Полагаю, свою жизнь за меня не отдали бы ни Энтрери, ни Далия - хотя, по правде, я никогда не знал, чего ожидать от Далии. Монах Афафренфер был способен на такую преданность, как и Амбергрис, дворф из Адбара, но заслужил ли я ее у них или нет, я не знаю. А Эффрон, искалеченный колдун? Не уверен, хотя сомневаюсь, что человек, пробующий себя в столь темном искусстве, может иметь великодушное сердце.
Возможно, со временем эта вторая компания сплотилась бы так же, как Компаньоны из Халла, и, вероятно, вместе с укреплением связей не заставили бы себя ждать и самоотверженные проявления высочайшего мужества.
Но проведи я с ними хоть сотню лет, мог бы я ожидать от них такого же самопожертвования и доблести, как от Бренора, Кэтти-бри, Реджиса и Вульфгара? В безнадежной битве, когда шансы очевидно неравны, мог бы я выдвинуться во фланг нашему общему врагу и быть полностью уверен, что, когда придет время нанести удар, эти остальные окажутся рядом со мной, чтобы победить или умереть?
Нет. Никогда.
Такова связь, которая никогда не станет материальной, степень любви и дружбы, которая превыше всего - даже основного для всех инстинкта самосохранения.
Узнав про связь Далии с Энтрери, я не удивился, и не только из-за той роли, которую сам сыграл в ее изгнании. Она наставила мне рога, чего никогда, ни при каких обстоятельствах не совершила бы Кэтти-бри. И меня не удивило это открытие, поскольку принципиальное различие между двумя женщинами было очевидным с самого начала. Быть может, в первое время я обманывался насчет Далии, ослепленный интригой и страстью или же странной идеей, будто сумею как-то исцелить ее душевные раны, а скорее всего, потребностью найти замену тому, что я потерял.
Но я всегда знал правду.
Когда Эффрон рассказал мне о ее развлечениях с Энтрери, я сразу поверил ему, потому что это соответствовало моим представлениям о наших взаимоотношениях и об этой женщине. Я не был ни удивлен, ни сильно ранен. Тем не менее я лгал себе, тем не менее старался поверить этой лучшей из женщин, каковой я считал Далию.
Я хотел повторения Компаньонов из Халла. Больше всего на свете я хотел снова познать ту степень дружбы и доверия - подлинного и глубокого, сердцем и душой, - что были у меня все эти годы с моими дорогими друзьями. Мир не засияет для меня, пока я не обрету этого вновь, и все же боюсь, что познанное мною однажды уникально, что оно - плод обстоятельств, которые я не могу воспроизвести.
Объединяясь с Энтрери и прочими, я пытался исцелить эту рану и вернуть себе радость жизни.
Но стоит задуматься об этой новой компании искателей приключений, как возникают неизбежные сравнения и понимаешь, что достиг лишь одного - сорвал корку с незажившей раны.
Мне кажется, теперь я более одинок, чем когда-либо прежде.
Ночь Охотника
Правда ли, что люди на самом деле способны меняться?
За последние несколько десятилетий мне столько раз приходилось задумываться над этим вопросом – и каким мучительным он показался мне после новой встречи с Артемисом Энтрери, встречи, потрясшей меня до глубины души. Ведь прошло сто лет, и я считал, что он давно уже мертв.
Нам пришлось путешествовать вместе, и я даже начал доверять ему; значит ли это, что я поверил, будто его характер «изменился»?
Не совсем. И сейчас, когда дороги наши опять разошлись, я не считаю, что этот человек в корне отличается от того Энтрери, вместе с которым я сражался в подземельях Мифрил Халла, когда город еще принадлежал дергарам. Или с тем Энтрери, которого я преследовал до Калимпорта после того, как он похитил Реджиса. В глубине души он остался все тем же человеком, как я остался все тем же дроу.
Разумное существо со временем глубже узнаёт жизнь, становится мудрее, поэтому реагирует по-разному на одну и ту же ситуацию – такую надежду я питаю по отношению к представителям всех рас, даже к обществам. Разве не в этом состоит смысл приобретения жизненного опыта – чтобы использовать его для принятия более мудрых решений, подавления разрушительных инстинктов, поиска лучших путей? В этом отношении могу сказать, что Артемис Энтрери изменился; он уже не хватается за кинжал при любом удобном случае, хотя удар его по-прежнему смертоносен, когда это необходимо. Но сердце его осталось прежним.
Я знаю, что это относится и ко мне самому, хотя сейчас, вспоминая прошлое, я признаюсь, что в последние несколько лет я целенаправленно шел иными путями, нежели те, что лежали передо мной большую часть
