он процедил сквозь зубы:
— У меня доппаек — 22 кг, если что.
— А что вы мне жалуетесь, товарищ солдат? — невозмути-мо ответил капитан. — Я вам не замполит. Есть требование, которое вы обязаны выполнять. Так что к моменту выхода на операцию приказываю вам устранить недостатки и доложить мне, а я лично проверю, как вы выполнили приказ. Да, и еще вот что. Вы не один идете, как вы выражаетесь, с доппайком.
А
взвод АГС
1
? А взвод минометчиков? А связисты?.. Если что… –
1
АГС
–
автоматический гранатомет станковый.
222
и, отойдя от Сергея, капитан громким командным голосом, разрезая ночную тишь Чагчарана, скомандовал:
— Всем устранить недостатки, на которые я указал. Через час, ровно в 23–00, построение. Разойтись!..
***
— Что встали? — спросил Сергей у незнакомого бойца, кото-рый сидел рядом с ним на БТРе, когда их колонна остановилась посреди ночного Чагчарана.
— Да сарбосов с собой берем. На хрен они нужны? Опять, как водится, накосорезят, всю операцию запорют — и в кусты. Не могу понять я, зачем, ну зачем этот балласт каждый раз мы
с собой таскаем? — искренне негодовал солдат.
Но на его негодование было простое объяснение: советские войска официально не вели войны в Афганистане, а лишь только якобы помогали законной власти в борьбе с бандита-ми, ведь слово «душман» с пушту переводится как «бандит». Поэтому, словно ширму, наши войска брали с собой сарбосов практически во все рейды, где они, как правило, либо только мешали, либо сдавали все планы, либо просто разбегались по кишлакам, либо вообще переходили на сторону духов.
Загрузив сарбосов человек пятнадцать, колонна тронулась опять, и псы из-за дувалов снова начали истошно лаять на ры-чащих железных монстров, которые, по их мнению, не имели никого такого права находиться на их территории. Шесть «Ура-лов», нагруженных снарядами и с «Гиацинтами» на жесткой сцепке сзади, три ГАЗ-66, два БТРа, наполненные бойцами двух взводов пехоты, взвода АГС и минометного взвода, в ночной мгле выехали на дорогу, ведущую в кишлак Суфла, чтобы усмирить непокорных потомков некогда великого и вольного монголо — татарского народа, волею судьбы застрявших между небом и землей, между временем и историей…
Они ехали часа два, не больше, все время останавливаясь, т. к. «Уралы», тянущие за собой «Гиацинты» и идущие впере-ди колонны, постоянно не вписывались в повороты, пока не остановились совсем, когда стало ясно, что машины дальше не пройдут: сильно мешают прицепленные сзади орудия. Каждый раз отцеплять их и перекатывать через повороты вручную, как
223
это часто делали, когда шли на Чагчаран, не было времени. Да
и солдаты выбьются из сил, а им еще по горам идти всю ночь. Тогда капитан принял решение: найти ровную площадку и там развернуть огневую позицию, а остальным пешим порядком выдвинуться в направлении кишлака Суфла. Нужно было вернуться с километр назад, где была более-менее ровная пло-щадка. И бойцам все же пришлось отцеплять орудия. «Уралы» не могли крутануться с ними на узкой дороге, и драгоценное время было потеряно.
— Твою мать! Еще и шагу не сделали в сторону кишлака, а уже ушатались по самое не хочу с этими пукалками, — уже сетовал Бердалиев после установки орудий, смахивая пот со лба рукавом, хотя было уже довольно прохладно, градусов пять-шесть тепла.
— Да бл… какая тяжёлая хрень эти «Гиацинты». Как танки. И как артиллеристы их вручную, когда шли в Чагчаран, в гору толкали? Они что, железные, что ли? — добавил свои две копейки Сергей.
— Хрен их знает… Да пусть хоть они лбы себе расшибут об эти гаубицы. Надеюсь, я последний раз в жизни эту железяку таскал. Мне мама говорила: «Ничего тяжелее котелка с теплой кашей не поднимай, сынок. Это вредно не только для твоего нежного тела, но и для твоей тонкой души». А тут — нате-здрасьте. У меня за малым чуть пупок не развязался, а за мою тонкую натуру так вообще молчу: она повреждена окончатель-но и бесповоротно. Что я маме скажу?
«Интересно, что я скажу маме, когда вернусь?» — подумал Сергей, услышав тираду Азима.
Как он ни старался, но больше одной страницы тетради в линейку растянутым почерком один раз в месяц написать никак не мог. И то эта станица была стандартной формы: одна треть ее — приветствие, другая часть сообщала о том, что все у него хорошо и он по-прежнему варит кашу, ну и в конце: «Передавай всем привет…».
Да и по пришествии из армии он ничего не рассказал ни ей, никому. Мать Серега не хотел тревожить, а друзьям, всем тем, кто когда-то в детстве, собираясь на лавочке под большими вишнями, разделял с ним радости и печали, он тоже ничего
224
не сказал. И не потому, что их не хотел тревожить. Их как раз и хотел впечатлить. Но что- то не давало ему открыть рот. Наверное, то, что он пережил, сильно потрясло его душу и стало очень личным, своего рода святым. Глубоко в душе он боялся, что если он откроет свою «святыню», то над ней могут надругаться. И Сергей похоронил ее глубоко в своем сердце…
***
— Стоиться!
Не успев толком отдышаться после развертывания огневой позиции, солдаты спешно начали строиться по взводам. Сарбо-сы стали отдельно, с ними — двое наших: переводчик-сержант, таджик по национальности, и связист.
— Мы отстаем по графику, — скороговоркой негромко начал Степаненко.
Но его было очень хорошо слышно, потому как была ночь
и высокогорье примерно 3000 метров над уровнем моря. До рассвета осталось около пяти часов.
— Нам необходимо подойти к кишлаку затемно, чтобы враг не обнаружил нас. До кишлака Суфла немногим более двенад-цати километров, но это по прямой. По склонам гор будет около пятнадцати — восемнадцати. Примерно через два километра начнется ущелье. Разделимся сразу на две колонны. Первая, 1-й взвод и взвод АГС, пойдет под моим командованием, где, в частности, 1-м взводом командую я, а взводом АГС — лейтенант Скоробогатько. Мы пойдем по левому склону. Вторая колонна — 3-й минометный взвод и взвод царандоя1. 3-м взводом и ко-лонной командует старший лейтенант Кадышев, минометным
