также большей части населения княжеств. Этот союз в конечном итоге и создал достаточно мощное государство, способное опрокинуть власть ордынцев. Главной созидающей силой возрождения общерусской государственности были не ордынцы, громившие ее, а национальные, исконно русские силы.
Однако по поводу влияния ордынского ига на Русь в отечественной историографии существуют различные точки зрения. Один из основоположников русской историографии, Н.М. Карамзин, писал о том, что Батыево нашествие, несмотря на разрушительный характер, в исторической перспективе имело позитивную составляющую[497]. Ордынское иго и необходимость борьбы с ним стимулировали и ускорили становление российского самодержавия, преодоление феодальной раздробленности и обретение государством необходимой цельности. Самодержавие складывалось не по воле ордынских ханов, а вопреки ей, как мощное и существенное в тех условиях средство обретения Русью независимости.
С Карамзиным полемизировал М.Л. Магницкий (1778–1855), который, в отличие от Николая Михайловича, писал в своей статье «Судьба России» о спасительном значении татарского ига, отгородившего Россию от Европы и тем самым способствовавшего сохранению чистоты веры Христовой и обретению отличной от европейской самобытности. Эта точка зрения нашла своих последователей в ХХ в. в лице евразийцев.
Последователем Карамзина был талантливый историк, мастер историко-биографического жанра Н.И. Костомаров (1817–1885). Костомаров, как и Карамзин, полагал, что до монгольского нашествия на Руси господствовал удельно-вечевой строй, и только катастрофа полного разгрома страны привела к отказу от «удельщины», переходу к созданию монархии и единого общерусского государства[498]. В превращении Руси в вассала золотоордынцев Костомаров видел источник эволюции русских князей в вотчинников, а не государственных деятелей. Монгольским влиянием Костомаров объяснял происхождение крепостного права, зачатки которого крылись, по его мнению, в быту среднеазиатских кочевников, перенятого Русью.
Подобную концепцию разделял и самобытный историк Д.И. Иловайский (1832–1920). Ученый утверждал, что великокняжеская власть усилилась под внешним давлением Золотой Орды[499], а это вело к угасанию вотчинных порядков и развитию государственных, отходу от вечевого строя, так как народ в интересах преодоления ордынского владычества отказывался от своих прав совместно с князьями решать общегосударственные задачи. Кроме того, эпоха монгольского ига содействовала расцвету монастырской жизни, в которую захватчики не вторгались, что сохранило очаги русской культуры. Удалось сберечь главные факторы национальной идентичности – православие и язык, а также жизненный уклад и обычаи. Положительную роль сыграла веротерпимость ордынцев. Этому есть свои причины.
Во-первых, монголы были язычниками, а язычники относились ко всем религиям и их богам как к могучим небесным силам. Они были суеверны и боялись их гнева. Поэтому православие не искоренялось, а священники освобождались от налогов лояльным отношением к церкви. Монголы также старались наладить и поддержать сколь-нибудь мирные отношения с населением.
Во-вторых, в Монгольской империи влиятельными были христианские племена кереитов и уйгуров, более грамотные и образованные, чем представители других племен. Они, занимая видное место в администрации ордынцев, лояльно относились к единоверцам и соответствующим образом влияли на политику завоевателей по отношению к христианству.
В условиях ордынского ига православие не просто выжило, а развивалось и наращивало свое духовное влияние в русских княжествах и постепенно стало одним из главных источников будущей победы Руси над ордынцами. Глубокие выводы по поводу влияния ордынского ига на Русь сделал Константин Дмитриевич Кавелин (1818–1885) – один из основоположников и идеологов русского либерализма, самобытный ученый, историк, философ, правовед, публицист, оставивший заметный след в отечественной культуре.
Вывод К.Д. Кавелина однозначен: монгольское владычество сыграло отрицательную роль в истории Руси. Однако при нем исподволь зрели предпосылки политического объединения страны. Монголы выдавали ярлыки на княжение без учета родовой иерархии, ориентируясь на личные качества князей и их способность собирать дань с населения, и тем самым ломали удельно-родовую организацию власти. Они укрепили власть великого князя, превратив его в орудие ханской воли на подвластных территориях. К.Д. Кавелин писал: «Монголы разрушают удельную систему в самом основании, воссоздают политическое единство, словом, действуют в наших интересах, сами того не подозревая!»[500]
Новыми порядками умело воспользовались московские князья. Получив ярлык на великое княжение и право собирать дань, московский князь Иван Калита разбогател и скупил много волостей и городов, значительно расширив границы своего княжества. В Московском княжестве меняются и принципы наследования. Теперь старший сын получает гораздо большую часть земель, чем его младшие братья. Уделы мельчают и теряют властно-политическое значение. Теперь они не более чем вотчинники из великокняжеского рода.
Кавелин сделал важный вывод: «Политическая система, созданная московскими великими князьями, – нечто совершенно новое в русской истории… Ярославова система покоилась на родовом начале и раздробила Россию на княжества; семья после Андрея Боголюбского обратила княжества в вотчины, делившиеся до бесконечности. В московской системе территориальное начало получило решительный перевес над личным. Кровные интересы уступают место политическим; держава, ее нераздельность и сила поставлены выше семьи»[501].
На историческую сцену выходит личность, освобожденная от кровнородственных уз, ставящая во главу угла не интересы семьи, а государства. Для Кавелина очевидно, что самодержавие – не наследие Золотой Орды, а историческое явление, вызванное к жизни эволюцией и трансформацией удельно-вечевой Руси. Самодержавие не наследует ханскую власть, а противостоит ей и становится созидательной силой в строительстве новой Руси с фундаментом исторических традиций домонгольского периода русской истории. Этот ключевой вывод впитала и обогатила широким корпусом источников как советская, так и современная историография.
Суть выводов Кавелина заключена в следующей цитате. «Смешно утверждать, что Московское государство было создано татарами. Стремление к объединению появилось гораздо раньше и проявлялось постоянно под различными формами. Однако татаро-монголы выдвинули на первый план в своих отношениях с русскими князьями личные качества последних, а не родственные связи и тем способствовали (не подозревая об этом) разрушению родовых отношений и воссозданию политического единства, проявлению личности. Этим и воспользовались “даровитые, смышленые князья московские”»[502].
Выдающийся русский историк, ректор Московского университета С.М. Соловьев (1820–1879) отрицал сколь-нибудь решающее влияние монгольского ига на самобытность России. Сергей Михайлович писал: «Монголы остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все, как было, следовательно оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, которые начались на Севере прежде них»[503].
По его мнению, замена родовых отношений государственными началась гораздо раньше монгольского завоевания, а формирование самодержавия было результатом внутренней эволюции политической жизни Руси. Соловьев считал, что даже в первые годы ига, когда над русскими городами были поставлены монгольские наместники – баскаки, нельзя говорить о решающем влиянии монголов на внутреннее управление государством.
Сергей Михайлович писал о том, что царский титул Русь наследует не из ханской ставки, а от Византии, и что влияние татар было не сильнее влияния половцев. Судьба России определялась факторами внутреннего развития, а не вершилась по чужой, навязанной извне воле.
