тебя…
— Почему же ты тогда не отговорила меня от поездки в Италию?
— Твоя правда, — вздохнула Аннет, — но мне так хотелось поехать с вами. С тобой…
— Мы сядем в машину и поедем, куда только ты захочешь, — примирительно сказал Карл. — И не будем думать ни о деньгах, ни… Но захочешь ли ты поехать со мной?
— Неужели ты действительно так думаешь, милый?
— А знаешь, кем был мой отец?
Гюнтер прикусил губы: надеясь отвернуть, Аннет от Карла, он рассказал ей о Франце Ангеле, но девушка ответила ему тогда так же, как сейчас Карлу.
— Я знаю, кто ты! — Немного помолчала. — Конечно, тень отца еще витает над тобой. Особенно когда сделаешь что-нибудь плохое.
Карл засмеялся хрипло и нервно.
— Ты на самом деле все знаешь и не отказываешься?
Гюнтер представил эту сцену в комнате и сжал кулаки.
А Карл все говорил:
— …И ничего не стоит между нами, любимая. Завтра мы полетим в Цюрих, и я переведу двадцать миллионов польскому посольству с условием, чтобы на эти деньги построили больницу. — Засмеялся. — Шлихтинг и полковник словно договорились: назовут мне цифры только на пороге банка. Тем больше разочаруются… — Карл умолк и продолжал после паузы: — Жаль Гюнтера. Но я уверен: он все поймет и одобрит наше решение.
Гюнтер еле удержался, чтобы не ворваться в комнату. Он что, мальчишка? И какое они имеют право решать за него? Его миллион — полякам? Миллион, с которым он уже свыкся, который как бы стал его собственностью и принес бы ему столько счастья, радостей и удовольствий?
У Гюнтера заклокотало в горле, поднял руки и чуть не закричал, как человек, которого грабят. Он не слышал, что дальше говорят в комнате, утратил самоконтроль, шагнул к двери — сейчас он ворвется к ним, он им покажет, заставит уважать его права; в конце концов неужели полякам не хватит девятнадцати миллионов? Что для государства миллион, который может сделать его, Гюнтера, счастливым?
Но перед кем унижаться?
Эта мысль отрезвила его, привела в, чувство, и он услыхал слова Аннет:
— …Дядя остановился на Шаттегештрассе, где живет наша родственница, и я переночую там. Завтра утром он выезжает в Гамбург и хотел бы увидеть тебя.
О, уже и Каммхубель приперся в Ганновер — это окончательно разозлило Гюнтера. Суют нос не в свои дела, тоже философы, интеллигенция, раскудахтались: «Боже мой, как дурно пахнет от нацистских денег!» А ты не нюхай!
— Тогда поспешим, — сказал Карл.
Гюнтер осторожно вышел за дверь. Пробежал по коридору, оглянулся, заворачивая за угол, и чуть ли не скатился по лестнице.
…За столиком Пфердменгеса сидели двое мужчин. Полковник танцевал с какой-то раскрашенной девицей. Сев на место, жадно выпил шампанского, указал Гюнтеру на мужчин:
— Мои старые друзья. Этот рыжий — Ганс, а этот — бывший, хотя, правда, все мы бывшие… Курт, мой однополчанин.
— На минутку, господин Пфердменгес, — позвал его Гюнтер, — важное дело.
— Называй меня просто полковником, — небрежно похлопал его по плечу Пфердменгес. — Никаких дел, сегодня отдыхаем.
Мужчины одобрительно закивали. Гюнтер наклонился к уху Пфердменгеса, зашептал:
— Хотите потерять свои пятьсот тысяч?
Гюнтер отозвал полковника в сторону, рассказал о разговоре Карла с Аннет.
Полковник смотрел на него, не понимая. Наконец смысл сказанного дошел до его сознания.
— Я придушу этого Карла, как щенка! — Поднял кулаки. — Никто еще безнаказанно не обманывал Пфердменгеса!
— Вам хмель ударил в голову, — оборвал его Гюнтер. — Возможно, вы на самом деле придушите его, но ганноверская полиция уже через несколько часов раскроет вас. И вместо пятисот тысяч — тюрьма.
— Но нельзя же безнаказанно делать такие вещи! — горячился полковник.
— Есть способ увеличить вашу долю в десять раз! — не дослушал его до конца Гюнтер.
— Пять миллионов? — Полковник побледнел.
— Да, пять миллионов… Сейчас мы поедем… тут недалеко… Но при условии: будете выполнять все, что я скажу!
— Согласен!
Поймали такси, и через десять минут Гюнтер нажимал кнопку звонка у калитки, ведшей к дому Иоахима Шлихтинга.
Вышел слуга в сопровождении овчарки. Издалека спросил:
— Кто?
— Полковник Пфердменгес и господин Велленберг. Очень важное и срочное дело.
Слуга скоро вернулся и загнал овчарку в помещение.
— Прошу, господин Шлихтинг ждет вес.
Иоахим Шлихтинг стоял в центре большого холла с ковром во весь пол, и это делало его еще более высоким — будто червяк какой-то умудрился стать на хвост и замереть. Молчал, разглядывая посетителей. Гюнтер не выдержал и начал первый:
— Сегодня вы встречались с человеком, который выпытывал у вас две цифры шифра…
Шлихтинг наклонился немного и так застыл, как Пизанская башня. Затем проскрипел недовольно:
— Я не люблю шантажистов, господа. Если вы пришли только за этим, считайте разговор исчерпанным.
Гюнтер показал на полковника.
— Это штандартенфюрер СС Людвиг Пфердменгес. Он назовет вам пароль, который стал известен тому человеку… Ну, тому, кто был у вас сегодня.
— Да, — заявил уверенно полковник. — «Хорошо весной в арденнском лесу». Разве вы никогда не ездили туда в эту пору года? — добавил от себя ехидно.
Шлихтинг подумал немного и спросил:
— Но почему создалась такая ситуация? Пожалуйста… — и указал на кресла в углу холла.
— Человек, с которым вы познакомились сегодня, — начал Гюнтер, — сын Франца Ангела. Надеюсь, вам знакомо это имя?
Какая-то искра вспыхнула в прозрачных глазах Иоахима Шлихтинга.
— Конечно, знакомо, однако, тот парень назвался Карлом Хагеном.
— Карл Хаген — журналист, — заявил Гюнтер. — Его отец скрывался под такой фамилией. Но дело не в этом. Просто я объясню, каким образом к Карлу Хагену попал список тех, кто знает шифр. Я помогал ему с самого начала, если хотите, господа, не без корысти, у нас разговор идет начистоту, и я не таюсь перед вами. Карл Хаген обещал мне миллион, пятьсот тысяч полковнику. На какой сумме сошлись бы, господин Шлихтинг?
Шлихтинг втянул голову в плечи, сощурился иронично.
— Вы много себе позволяете, мой дорогой друг! — произнес присвистывая.
Гюнтер продолжал дальше, будто и не слышал ответа:
— Все равно вы не получили бы и пфеннига, поскольку Карл Хаген решил подарить всю сумму, лежащую на счету, полякам на строительство больницы. Во имя искупления так называемых эсэсовских грехов. Только что я был свидетелем его разговора с одной особой, господин полковник знает ее. — Вдруг сорвался чуть ли не на крик: — Им, видите ли, жалко меня, но они уверены, что я пойму этот жест и с радостью отрекусь от своей части! Никогда в жизни!
Шлихтинг спросил:
— Вы знаете первую часть шифра?
Гюнтер уже овладел собой.
— Две цифры известны полковнику, а первые две знает Карл Хаген. Он узнал их…
— У кого?