Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
задула свечи, а я зааплодировала и бросилась целовать ее. В сантиметре от ее лица я стала умолять:
– Обещай, что мы уедем вместе!
– Но это больше чем через год…
– Поклянись. Если предашь меня, я возненавижу тебя на всю жизнь.
Она улыбнулась:
– Ты не сможешь.
* * *
Папа больше никуда не выходил, кроме как на работу. Рубашки – неглаженые – заставлял себя надевать только в университет, соблюдая минимальные приличия. Все остальное время носил старые черные спортивные костюмы, протертые на локтях и коленях, и загнивал в них. Часто даже не утруждал себя переодеванием и оставался в пижаме. Борода стала длинней, чем у бен Ладена. Ногти отросли. И изменился запах. Папа разрушался, словно старый необитаемый дом, обрастающий мхом и плющом.
Пришла весна, вернулись сойки. Но он не загружал багажник «пассата», не ездил по воскресеньям по природным паркам. А наоборот – выкинул бинокль. И просто сидел все время, погребенный в своем кабинете, залипая в интернете. Бредил идеями вроде «интернет спасет демократию, освободит народ от невежества». Мы с Беа верили, что он там занимается, что углубился в монументальное исследование на тему интернет-революции и ее пользы для человечества. Не тут-то было. Как я вскоре узнала, он там только и делал, что чатился целыми днями и ночами. Знакомился с новыми людьми, с женщинами, тщетно гоняясь за призраком моей матери.
Фактически он нас бросил. Я теперь готовила на всех, Беа накрывала на стол и убирала со стола. Приходилось кричать по сто раз, чтобы он вылез из своей норы и пришел на кухню поесть. И когда это случалось, разговором он нас не баловал. Часто вообще уносил еду в кабинет, заявляя, что должен работать. В общем, водил нас за нос. Теперь подростком был он, а на нас держалась разваливающаяся семья. Повсюду вырастали горы из его грязных вещей. Он начал курить – в пятьдесят! – и прокоптил табаком все комнаты. И наконец, показал нам новую платформу для создания блогов и страниц, набирающую популярность в Америке.
Не просите меня рекламировать здесь интернет-гигантов: они в этом не нуждаются. Кроме того, это бессмысленно, ибо то, что было сверхпопулярно в 2004-м, к 2019-му уже умерло; причем так, как умирают в интернете: целиком и полностью, не оставив следов ни в чьей душе. Если те синьоры из автобуса или Эринии из моих снов потребовали бы у меня ответа на вопрос: «Что скрывается за громким успехом Россетти?» – то самый очевидный звучал бы так: это все из-за той новой платформы и из-за моего отца, который каждые полгода преподносил Беатриче новый способ «дружить, открываться миру, расширять горизонты».
В итоге мы с Беа тоже окопались у себя.
Беатриче начала отказывать мне: Железный пляж – нет, заброшенная фабрика – нет, берлога – нет. Перестала быть моим персонажем. Потому что теперь загружать фотографии было гораздо легче, а места под них стало больше. Слова были разжалованы в аксессуары и считались, цитирую: «туфтой».
Для Беатриче, как я теперь понимаю, это был переломный момент.
Она выбрала приятный фоновый цвет: пыльная роза. И название как у дешевого романа: «Секретный дневник лицеистки». Разумеется, ничего секретного в нем не было; просто куча вранья, подправленного мной, возбуждающего, бьющего точно в цель. И если вам покажется, что это звучит завистливо и злобно, так все потому, что рождение второго блога тут же вызвало смерть первого.
Блог Беа и Эли был обречен. Вылезло окошко вверху справа: «Хотите удалить этот блог?» Два варианта: «Да»; «Нет». «Ну конечно, – ответила Беатриче, – хочу сейчас же уничтожить его, стереть с лица земли». Со мной не посоветовалась, кликнула – и все. Понятно – я ведь там ничего не писала, не участвовала. Она стерла меня. И мне почему-то было неприятно.
Новый блог – хотя цифры были пока еще не впечатляющие – имел больший успех. Уже и в провинции у входных дверей все чаще появлялись сотрудники интернет-компаний, занимавшиеся установкой ADSL-модемов. На просторах интернета писателей-любителей среднего возраста разбавила молодежь, нацеленная на успех: музыка, провокационные фото в трусах и лифчиках. Беа начала учитывать чужую реакцию – позитивную или негативную, не важно: главное, чтобы тот, кто причалил к ней, уже больше никуда не уплывал. Прощайте, черные шали, размазанный макияж и футуризм с фотороманами.
Теперь, когда она поднимала голову от уроков и говорила: «Эли, сделаем пару снимков», я вздрагивала. Потому что игра превратилась в пытку. У меня уже был один мертвец в соседней комнате, а теперь и она рядом со мной заболевала. Она изучила, с какой улыбкой лучше получается, с каким выражением лица, в профиль или анфас. Просчитала все выгоды, разложила все по полочкам. И потому теперь требовалось кровь из носу соблюдать параметры счастья и красоты, добиваясь практически недостижимой точности.
– Беа, это слишком ненатурально! – возражала я.
– Зато оно работает, в отличие от твоего художественного дерьма.
На смену драмам пришли пустые улыбки, строго рассчитанное освещение, жесткие дискуссии на тему сочетаний в одежде. Вместо Карениной у меня в фокусе была Барби. Я вся извелась, умирая со скуки. Но Беатриче нравилось. А я… А я ее любила.
Очень скоро она начала просить меня фотографировать ее перед школой, в парикмахерской, в кафе: откусывала на камеру круассан, который потом съедала я. Если у меня с собой не было фотоаппарата, она просила снять на телефон – ее телефон, поскольку у меня всегда был допотопный. Увидит качели – сядет: «Сфоткай меня». Залезет на скутер: «Сфоткай!» Соберется купить жвачку, прыгнуть через лужу, еще какая-нибудь чушь – и пошла фотография за фотографией. Эта страсть без конца замораживать моменты жизни превратилась в настоящую манию.
Вечерами, после ужина, она сидела до полуночи, пересматривая и отбраковывая снимки прошедшего дня. Изучала себя, словно какую-то незнакомку, не вызывающую особого доверия. Набрасывалась на меня: «У нее тут тень на лбу, как ты не заметила!.. А у этой в зубах что-то застряло!» Говорила о себе вот так, в третьем лице. А может, это уже была не она.
Я же, вместо того чтобы срубить заразу на корню, позволила ей развиваться. И даже хуже – потакала ей. Вы замечали, как ловко, с какой миллиметровой точностью Россетти в любом месте и в любое время хватает мобильник – свой или фаната – и направляет его на себя, прожигая взглядом объектив? Обратите внимание, как повернуто запястье, как расположены пальцы, как поднят подбородок, какой свет: каждая деталь служит одной цели – поддержанию мифа. Это стоило ей изнурительных тренировок. Ее непринужденность – следствие моей строгости. Она стала слишком
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
