подумал об этом громко, всё ещё злясь, всё ещё необъяснимо злясь на неё…
Кэт снова рассмеялась.
Когда я сильнее дёрнул её за волосы, входя глубже, она притихла. Её свет открылся сильнее, снова смягчаясь под моим.
Через несколько минут она стонала, притягивала, умоляла меня…
Она кончила, и боль в моём свете усилилась.
Я трахнул её снова, ещё сильнее… пока она снова не кончила, и тогда что-то во мне наконец отпустило, по крайней мере, достаточно надолго, чтобы я смог испытать разрядку.
Я всё ещё нависал над ней, тяжело дыша, и моё тело содрогалось в судорогах, когда она издала ещё один низкий смешок.
Борясь с желанием накричать на неё, я вместо этого вышел, в основном потому, что чувствовал, что она этого не хочет. Я всё ещё стоял на коленях, задыхаясь, когда Кэт перевернулась на спину, наблюдая за мной прищуренными кошачьими глазами.
— Ты оплакиваешь кого-то, брат? — спросила она меня.
Я поднял на неё глаза, чувствуя, как боль в моём свете усиливается.
— Пошла ты.
— Ты кого-то оплакиваешь, — в тот раз это не было вопросом. её глаза и свет загорелись любопытством. Её губы поджались, и она перенесла вес верхней части тела на локти. — Кого, брат? Кого ты потерял?
В тот раз я услышал сострадание в её голосе, но это только заставило меня ещё больше отдалить свой свет. Когда я это сделал, острая боль разлуки почти ослепила меня, заставив её вздрогнуть.
Я чувствовал, как моя боль заводит её.
— Какое это имеет значение? — произнёс я.
Даже я мог слышать эмоции в своём голосе.
Это заставило меня вздрогнуть.
Кэт села, обвивая руками мою шею, целуя моё горло, грудь, плечи, массируя мою спину… давая мне свет. Я чувствовал, что какая-то часть меня хочет этого, хочет всего этого. Мне пришлось бороться с эмоциями, которые пытались завладеть моим светом, хотели снова захлестнуть меня.
Что, чёрт возьми, со мной не так? Что со мной случилось?
— Всё в порядке, брат, — успокаивала она. — Всё в порядке…
Эти слова оказались последним, что я отчётливо запомнил.
…по крайней мере, с той ночи.
Время скакнуло.
Запнулось.
Бросило меня.
Я открыл глаза от слепяще яркого света.
Зелёного и синего. С жёлтым оттенком.
Ещё один сон. Это должен быть…
— Это не сон, брат Куэй, — произнёс чей-то голос.
Моя голова дёрнулась вбок.
Я попытался пошевелиться, но оковы остановили сначала мою шею, затем руки и ноги. Я задёргался сильнее, инстинктивно извиваясь, но был намертво прикован к какой-то плоской поверхности, на которой лежал. Я посмотрел вниз, насколько мог, отслеживая все эти индивидуальные ограничения — органические ленты на моих запястьях, лодыжках, бёдрах, бицепсах, талии, горле.
Я знал, из какого материала они были сделаны.
Все они были прочны, как сталь, несмотря на то, как материал поддавался под моими попытками освободиться. Они слегка сгибались, становясь почти мягкими, когда я давил на них, но никогда не ломались. Они даже никогда не ослабеют.
Не было никакой надежды освободиться от них.
Взрослый самец гориллы и то не смог бы освободиться сам.
Я пытался использовать своё зрение видящего, уговорить их открыться моим разумом…
Боль пронзила мою шею.
Она была ослепляющей… настолько интенсивной, что парализовала меня.
Я уставился в потолок, тяжело дыша и лишившись сил, хныча от обжигающей боли, пока старался видеть, вернуть себе зрение.
На мне был шоковый ошейник.
Они снабдили меня gaos d'jurekil'a ошейником, ограничивающим зрение.
— Боги! — вскрикнул я, бросаясь всем телом на удерживающие оковы. — Что я сделал? Почему меня заточили?
Я уставился на женщину-видящую, которая говорила со мной раньше.
Я не знал её. Я никогда не видел её лица.
Она была старой, настолько старой, что это шокировало меня, редко видевшего представителей моего вида настолько постаревшими, чтобы они выглядели почти как пожилые люди. Черты её лица показались мне странно похожими на рептилию, несмотря на очки в проволочной оправе, которые она носила, и лишёнными сердечности, настоящего света.
Очки, которые она носила, выглядели настолько старомодно и имели человеческий дизайн, что я на мгновение усомнился в своей первоначальной оценке того, кем она была.
Но она прочитала мои мысли. Она услышала мои мысли.
Она должна быть видящей.
— Отпустите меня! — взывал я к ней.
Я дёрнул рукой, но органические оковы вкупе с мёртвым металлом не сдвинулись с места.
Она видящая. Должна быть видящей.
Более того, она должна принадлежать к Организации. У повстанцев не было доступа к подобным лабораториям, к органическим гибридным материалам такого рода. Она должна быть одной из моих. Я посмотрел на неё снизу вверх, и теперь я это знал. Даже без моего зрения я мог чувствовать это.
Я мог видеть это в её глазах.
— Не делай этого, сестра! — сказал я. — Не делай этого! Я верен! Я один из вас!
Она улыбнулась.
Что-то в этой улыбке пробрало меня до костей.
Я слышал, как её свет шёпотом проносится по моему.
Я ничего не мог сделать, чтобы остановить её. С шоковым ошейником я не мог защитить, не мог держать её подальше от своих мыслей, своего aleimi. Я не мог прочитать её в ответ.
Её свет был подобен дыму.
Он скользнул по мне с тошнотворной чувственностью, почти извращённо заявляя права на то, кем я был, без оглядки на мои границы или волю. Она расплетала пряди моего aleimi, как сильный ветер, уносящий дым в небо.
Я никогда не чувствовал никого, кто делал бы такие вещи с моим светом.
Это заставило меня ахнуть от шока. Это почти повергло меня в благоговейный трепет.
Бл*дь, это ужасало меня.
— Отпусти меня! — умолял я. — Сестра, пожалуйста. Какое бы зло я тебе ни причинил, в каком бы преступлении меня ни обвинили…
— Ты не сделал ничего плохого, брат. Нет никакого преступления, — она улыбнулась мне. Опять же, что-то в этой улыбке только усилило холодное ощущение в моём животе.
Я в ужасе уставился на неё снизу вверх.
Я даже себе не мог объяснить, что означал этот ужас.
— …Не вини женщину, брат, — легко сказала старая видящая. — Она живёт, чтобы служить, точно так же, как и ты, брат Куэй. Мы связались с ней сразу после тебя, до того, как она пришла в твою комнату… так что у неё действительно не было выбора, — эти тонкие, похожие на рот ящерицы губы приподнялись в ещё одной из тех хищных улыбок. — Мы пытались доставить тебе немного удовольствия в твою последнюю ночь, брат.
Мне
