И вот уже утро, а я сижу на чужом троне, в то время, как вокруг меня вертятся десятки советников, поддержавших восстание Лайма. Они предлагают мне сотни возможных дорог к новому будущему, где не будет места прошлым ошибкам, но я смотрю лишь на Лайма и Авалона, ожидая новостей от лекарей.
– Народ должен знать, за кем следовать. Нужно уже завтра передать власть! – кричал старый казначей, помахивая длинной тростью. Этой же тростью он день назад толкал воинов с окон.
– Император не в силах предстать перед народом! И как он появится в таком виде? Это будет словно воплощение новой, израненной власти, – противился другой старик.
– Согласен, – вдруг сказал Лайм, – народ не последует за Императором. К тому же, тот, кто отрекся от власти, не сможет занять её вновь.
– Нужно подумать и новой столице.
– А как же центр?
– Давайте оставим центр.
– Там полностью разрушен замок. И здание суда, и...
– Заткнулись все! – закричала я, наконец, не выдержав и вскочив с трона. Пусть меня и посадили сюда, как главенствующее звено революции, я чувствуя себя украшением наподобие флага. И эти жалкие людишки думают совершенно не о том! – Сначала, раз уж мы начинаем новую жизнь, мы позаботимся о людях. Направьте лекарей на оказание первой помощи всем пострадавшим, организуйте временные лазареты, тем, кто потерял дома, дайте временное пристанище во дворцах.
– Но Госпожа...
– Была команда - завалить хлебальники! Вытащите из складов припасы и раздавайте нуждающимся. Формирование команд я оставляю на вас. После соберите всех магов земли из Академии и дайте им задание восстанавливать разрушенные дома.
– Как прикажете, – вдруг согласились советники, преклонив перед тронов колени, – и всё же, Господин Лайм совершенно прав. Что мы будем делать с властью. Быть может, вы...
– Я сказала идите!
– Да, Госпожа.
Когда грязный тронный зал опустел, я с брезгливостью слезла с трона, на котором когда-то восседала Первия. В этот момент, будто бы свалившись с неба, ко мне выскочила Эльфия, удушив в объятиях. Её примеру последовал и заплаканный Подсолнух, и ревущий Ждак, и Авалон, что стоял до этого тихо и неприметно. Только сейчас в этих знакомых объятиях я почувствовала себя спокойно. А ещё я почувствовала жуткую усталость. Дождавшись, когда все сделают шаг назад, ко мне подошел и Лайм, облегченно выдохнув в самое ухо, и вместе мы долго стояли, готовые заснуть стоя и так. Никто не сказал ни слова, дабы не нарушить витавшую в воздухе атмосферу воссоединения. Все и так всё знали без слов, а потому лишь улыбались, радуясь тому, что все живы, путь не все в порядке: Харон и Азазель были без сознания, а Император, хотя и очнулся, попросил одиночества.
На следующий день в замок начали прибывать семьи, потерявшие дома: здесь им выделялись комнаты, а также пропитание. Подобные мероприятия проводились по всем регионам, в каждом из которых был временно назначен ответственный, и главные улицы неспешно очищались от завалов и глубоких дыр. Склады пустели, но люди были благодарны – они всячески помогали в восстановлении городов, помогая не только нам, но и друг другу. Когда вопрос коснулся разрушенной башни, я отдала приказ оставить её как напоминание о революции и погибших за новое будущее.
День шел за днем, и у нас было много работы. Вскоре очнулись и Харон с Азазелем, но у меня почти не было времени, чтобы отдать его дорогим людям. Нам очень здорово помогали атланты, но даже так восстановить разрушенные города было непросто. Было принято решение построить самые необходимые здания, а остальные отстроить после урегулирования вопросов власти – они сильно беспокоили меня. Беспокоили не тем, что Рагнарек больше не мог сесть на трон, и не тем, что на трон могли посадить лицо сомнительное, а тем, что посадить могли именно меня.
Идя во главе революции, я представляла себе возвращение к власти Императора и свою спокойную жизнь в Мордоре, однако, все оказалось совершенно другим. Мне даже не на кого перевалить эту ненужную кандидатуру! Яйра явно дала понять, что править более не желает, а Гертруда и вовсе решила удариться в военную сферу. Я предложила роль Императора Харону (все же тот был родственником Рагнарека), но он все последующие дни притворялся спящим. После я предложила роль Лайму, а тот сбежал, сославшись на занятость. Безусловно, повести за собой страну в такую разруху никто не желал, к тому же, на нового правителя возлагались тяжелые и слишком огромные надежды.
Следующим утром мы должны были вынести решение народу, и все, безусловно, смотрели на меня. Не успела я и слова сказать, как меня вытолкнули на площадь перед огромной толпой, что приветствовала меня довольными криками и хлопками. Я остановилась, как вкопанная, и посмотрела назад, но дверь уже заботливо закрыли, будто бы я могла сбежать. Нервно облизав сухие губы, я быстро пыталась придумать оправдание тому, что решение о новой власти задерживается, но в этот момент из других дверей выскользнул Рагнарек. Он был без маски, в простой рубахе, что прикрывала его раны, но не касалась их. Его придерживали двое слуг, и без их помощи он бы до площади не добрался. Стоя со мной рядом, он тяжело дышал, и я видела, что одна из ран открылась, смачивая алым цветом и бинты, и белую рубаху. Народ на площади благоговейно замолчал. Ко рту бывшего Императора поднесли специальное магическое устройство, позволящее говорить громко, но он лишь отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. С трудом поднимая руки, он водрузил на мою голову драгоценную корону, и стоило знаку власти оказаться в моих волосах, как люди начали громко и даже певуче кричать:
– Да здравствует новая Императрица! Да здравствует новая Шеэтия!
Рагнарек неожиданно спокойно и ласково улыбнулся.
Чтож, надеюсь, ты видишь это Сисиль.
Да здравствует Мордор!
Когда корабль причалил и трап опустили, я быстро спустился на мостовую, поправляя спадающие брюки – за прошедшую неделю в Роэтии я умудрился похудеть. Некогда приталенный белоснежный камзол висел на мне посеревшим мешком, и золотые цепочки грустно болтались наряду с полуоторванными пуговицами, часть из которых Агриппина вырвала мне по простой прихоти. Не дожидаясь посланных сопроводить меня дипломатов, а также слуг, я побежал прямо в эпицентр столпившейся на набережной толпы, ловя заслуженную порцию восхищенных женских вскриков, – я и сам знаю, что чертовски красив, всё же мои родители не могли дать мне иную внешность. Возможно, это раздутое самомнение и аукнется когда-нибудь, но
