– Если б не острая нехватка рук, я бы вам отказал, – заявил он честно. – Но отпускной сезон… текучка кадров… в общем, работайте. И постарайтесь сделать так, чтобы медсестры и другие санитарки на вас не жаловались.
– Жалоб не будет, – поклялась я.
Плетнев за те несколько дней, что я его не видела, исхудал еще больше. Глаза и щеки ввалились. На висках проступила ранняя седина.
Когда-то я думала, что жизнь послала мне страшные испытания! Женщину, которая так и не смогла подарить мне материнскую любовь. Предательство парня, которого я ждала из армии. Лишение родительских прав – неожиданное, несправедливое!
Теперь же я поняла: мои испытания – ерунда по сравнению с тем, что выпало на долю моего любимого мужчины. В том, что он для меня любимый, я уже не сомневалась. Это Родиона Зиновьевича можно было обмануть. От Зина скрыть свои чувства. Но себе-то не солжешь! Сердце про себя все знает!
Дежурить мне предстояло то в день, то в ночь, то целые сутки. Четкого графика не было. Впрочем, это меня не смущало ни капельки.
Никита в садик пошел охотно. И с дедом оставался без возражений. Только требовал, чтобы я обязательно звонила, чтобы пожелать ему то доброго утра, то спокойной ночи. Мог бы и не требовать: я и сама названивала Родиону Зиновьевичу по нескольку раз в день, чтобы убедиться, что у ребенка и у его деда все в порядке.
Работа, как и предупреждал Зиновий, оказалась грязной и тяжелой. Простое мытье полов и протирание пыли меня не смутили бы. И даже грязные горшки и утки меня мало напрягали. Намного страшнее и сложнее было перестилать койки больных, видеть их боль, слышать стоны.
Плетнев – не стонал. После первой встречи, когда не сдержался и прослезился, больше он себе слабости не позволял. В его темно-серых глазах появился стальной блеск. Он не улыбался, когда видел меня, но всякий раз с жадностью ловил мои прикосновения, открыто и откровенно наслаждаясь каждой мимолетной лаской.
Через неделю после того, как я вышла на работу, ему сделали первую операцию. Пообещали, что, если все пройдет благополучно, то повторные операции не понадобятся.
Я очень надеялась, что все будет хорошо. Видела, что Зин старается: без возражений съедает и выпивает все, что ему приносят. С благодарностью принимает лечение. Изо всех сил держится, не позволяет себе раскисать, верит в лучшее.
Как-то после утреннего обхода заведующий отделением, увидев меня, подошел, поздоровался и заметил:
– Если бы я знал, Алевтина, что ты так хорошо повлияешь на Плетнева, сам предложил бы тебе сидеть возле него сутками.
Слова доктора меня вдохновили.
– Есть хорошие новости? – спросила я.
– Есть. Пересаженные лоскуты кожи прижились. Начали зарастать эпителием незакрытые участки. Такими темпами через две-три недели можно будет твоего героя в реабилитацию переводить на долечивание.
– Долечивание? – не поняла я.
– А ты что думала? Как только кожа нарастет, так он сразу вскочит и побежит, как новенький? Не выйдет, к сожалению. Реабилитация потребуется длительная и серьезная: мышцы ослабевшие укрепить, суставы разработать...
– Укрепим. Разработаем, – заявила я уверенно.
– Не сомневаюсь, – хмыкнул заведующий. – С таким-то боевым настроем! Ладно. Занимайся своими делами, – отпустил он меня.
Как только появилась свободная минута, я помчалась к Зиновию: спросить, знает ли он, что хирурги довольны тем, как идет процесс выздоровления.
Когда вошла в палату, Зин лежал на боку – теперь это было разрешено. Услышав шорох открывающейся двери, открыл глаза, увидел меня и… улыбнулся: впервые за месяц, что я провела здесь, в ожоговом отделении, возле его постели.
– Аля… – шевельнулись его губы.
– Да. Это я. Ты уже знаешь?
Зин сразу понял, о чем я спрашиваю.
– Знаю. Доктора считают, что пересадка прошла успешно, ожоги скоро полностью заживут. А ты откуда?..
– Мне заведующий сам рассказал! Я так рада! – я не выдержала, подбежала, склонилась и чмокнула Зина в чисто выбритую скулу.
Да-да! От многонедельных зарослей на лице я его избавила лично! Сразу же, как только ему разрешили сидеть.
– Алька... – Зиновий поймал меня за руку, потянул к себе. – Посиди со мной. Недолго, всего пару минут! Хочу тебе что-то сказать… спросить...
Он вдруг разволновался, сбился, начал немного заикаться. Теперь я знала, что такое с ним происходит, только когда он очень сильно волнуется.
– Тише, Зин, тише! Ты только успокойся! Сейчас возьму стул и присяду! Ты же знаешь: на койку к больным присаживаться нельзя!
– Забыл. – Плетнев неохотно выпустил мои пальцы, дождался, когда я придвину табурет, усядусь, и снова взял меня за руку. – Аля!..
– Что? Говори уж...
Плетнев кивнул, но продолжал молчать. И улыбаться перестал. Потом закрыл глаза, решаясь.
– Я думал, что уже никогда не скажу этих слов… особенно после того как… после пожара. Думал – зачем я тебе такой? С ожогами. А потом ты п… пы-ришла, на работу сюда устроилась, и я начал надеяться: может, нужен?..
Я уже открыла было рот, чтобы возмутиться, но Зин сжал мою руку, глянул в глаза умоляюще:
– П… подожди!
– Жду, – смирилась я.
Мужчина снова несколько мгновений собирался с духом, подбирал слова. Наконец, отчаявшись, бросился в признание, как в омут – одним махом:
– Я люблю тебя, Аля! Давно... еще когда говорил, что все исправлю – уже тогда любил!
– И… – я сама не знала, что хотела услышать.
Зато Зиновий знал, что хочет сказать.
Теперь, когда самое сложное было произнесено, остальное давалось ему легко.
– Скажи, что согласишься выйти за меня замуж! Не сейчас… сейчас не получится. Но сразу, как выпишут! Хочу, чтобы мы стали, наконец, настоящей семьей – ты, я и Никита! – Зин притормозил, нахмурился. – Наверное, надо было попросить отца, чтобы он кольцо привез… сделать все красиво…
– Так тоже хорошо. Потом кольцо… – я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Наконец-то! Наконец Плетнев решился! – Я уж думала…
– Что ты думала? – Зиновий продолжал хмуриться и нервно сжимать мои пальцы.
– Думала, что придется мне самой предложение тебе делать, – усмехнулась я неловко.
Плетнев замер с приоткрытым ртом. Пару мгновений смотрел на меня недоверчиво. Потом переспросил:
– Это значит – ты согласна?!
– Да!
– Тогда скажи!..
– Что?
– Почему ты согласилась? Это ради Никиты? – мужчина смотрел на меня напряженно, требовательно.
Я не сомневалась. Знала, что хочет услышать мой герой.
