— Вот вода, чтобы ты смогла помыться, — и он поставил на пол возле Фионы кастрюлю с горячей водой. Затем, не дожидаясь ответа, приподнял Фиону и стал снимать с нее платье.
— Я сама, — слабо возразила Фиона.
— Ты еще слишком слаба, — твердо заявил Торн, отводя в стороны руки Фионы.
Он быстро раздел ее, накинул ей на голые плечи свой плащ. Затем оторвал клок ткани от ее нижней юбки и, намочив его, принялся осторожно обтирать тело Фионы. Отмыв засохшую кровь, он ополоснул ее тело еще раз..
— Готово, — сказал он и ловко надел на Фиону платье. — А теперь можно и позавтракать. Кролик, которого я поймал утром, наверное, уже зажарился. Чувствуешь, как пахнет? А после завтрака ты посидишь у меня в плаще, пока я не постираю и не высушу над огнем твое платье.
Фиона наблюдала за тем, как ловко справляется Торн с женскими обязанностями по дому. Она и не подозревала, что викинги способны делать такие вещи. Про всех викингов она, конечно, такого сказать не могла, но Торн ее изумлял. Он умел все.
Но ему придется еще изрядно потрудиться, пока оттает сердце Фионы.
Торн сидел возле Фионы и смотрел, как она спит. Только теперь он понемногу начал отходить от шока, который испытал, узнав о том, что Фиону продали в рабство. Как же досталось ей, несчастной, от Роло и Бретты! А все их ревность да зависть. Подумать только, ведь он едва не потерял Фиону! А ребенка все-таки потерял — безвозвратно. Но теперь он никуда не отпустит от себя эту женщину, ни на шаг, он останется рядом с нею до последнего своего вздоха. Она, наверное, удивилась бы, узнав, как на самом деле она нужна ему, как он…
Да, как он сильно любит ее.
Фиона настаивала на том, чтобы продолжать путь. За несколько дней она окрепла и чувствовала себя неплохо. Торн стал отговаривать ее: все говорило о приближающейся метели, может быть, даже снежной буре. Горизонт потемнел, серые облака опустились к самой земле и готовы были в любую минуту разразиться снегом и градом.
Переждать непогоду решили в обжитом домике, и Торн ненадолго отлучился в лес — подстрелить пару кроликов. На этот раз ему удалось добыть олененка, так что едой они с Фионой были теперь обеспечены.
Торн почувствовал себя как-то спокойнее: у них есть оружие, чтобы дать отпор любому врагу, у них есть еда, а в лесу полно дров, чтобы поддерживать огонь очага-Спасибо бывшим хозяевам избушки за то, что они догадались оставить в нем эту пару кастрюль — вот без них сейчас пришлось бы туго.
Да, ведь у них еще есть сушеные травы, а значит, им не страшна и любая болезнь.
Травы Фиона заваривала и пила каждый день, и Торн не сомневался, что именно они так быстро подняли ее на ноги.
Целые сутки бушевала снежная буря. Ветер яростно налетал на их избушку, обрушивая на стены мириады колючих снежинок, завывая в трубе очага. Ураган был таким сильным, что Торн забеспокоился, как бы тот не снес крышу. От того, что снаружи бесилась непогода, было вдвойне приятнее сидеть возле жарко пылающего очага, кутаясь в меховые плащи.
Торн смотрел на язычки пламени, пляшущие в очаге, и странная мысль пришла ему в голову — мысль о том, что впервые в жизни он рад буре и не хочет, чтобы она кончалась.
Фиона сидела рядом с ним и тоже смотрела на огонь. Она чувствовала себя скверно. Теперь ей казалось, что она сама повинна в гибели своего ребенка.
Затем ее мысли перенеслись в прошлое, и она вспомнила тот день, когда все началось, — день, когда на остров Мэн высадились викинги и Торн взял ее в плен. Но ведь если верить Бренну, это было предназначено ей судьбой — для того, чтобы она научила Торна… любить. Что ж, ей удалось. Или почти удалось. Фиона опять задумалась о том, что, по предсказанию, их с Торном судьбы связаны навек.
Бушевавшая больше суток буря замела снегом их маленькую избушку до самой крыши. Когда ветер утих, Торн с трудом выбрался наружу и прокопал в снегу тропинку. Пока бушевала вьюга, они молча сидели у огня, и между ними возникло нечто такое, чего не опишешь словами, только можно почувствовать это сердцем, только сердцем.
Ненадолго утихнув, буря снова начала набирать силу, и снова пришлось задержаться.
Сколько времени им еще предстоит провести под крышей этого дома — несколько дней или недель — кто знает?
Между тем Фиона окончательно окрепла. Она прибиралась в доме и садилась возле горящего очага, а Торн тем временем делал короткие вылазки в лес, чтобы пополнить их запасы дичи. Потом они подолгу сидели вместе у огня, и Торн рассказывал Фионе о своих приключениях в Византии и других далеких странах, куда его заносила судьба.
Мало-помалу Фиона втянулась в спокойный, монотонный ритм такой жизни, и она даже стала нравиться ей. Так же постепенно, исподволь, к ней стало возвращаться прежнее отношение к Торну.
В один из таких дней — а буря бушевала уже вторую неделю — Фиону одолело желание вымыться. Торн растянул свой плащ, отгородив для Фионы угол, и нагрел воды, Конечно, условия далеки от идеальных, но все равно Фиона почувствовала себя гораздо лучше. Лицо ее порозовело, вымытые волосы заблестели. Она была вновь такой красивой, такой желанной, что Торн почувствовал прилив прежних чувств.
Поначалу Фиона не заметила пробудившейся в Торне страсти. Она сидела возле огня и заканчивала сушить волосы, когда он подсел рядом. Торн притянул ее к себе, и она ощутила жар его тела.
Фиона напряглась и застыла.
— Не нужно, Торн. — Ее напугала не столько страсть Торна, сколько собственная, внезапно проснувшаяся в теле. Как забилось ее сердце от одного прикосновения его руки!
— Я так хочу обнять тебя, Фиона. Мне до сих пор не верится, что это не во сне, а наяву. Надеюсь, что настанет день, и я разыщу ту рабыню, которая помогла мне вернуть тебя, и выкуплю ее на волю.
Он повернул Фиону лицом к себе.
Столько лет Торн по праву носил имя Безжалостный — и оправдывал его и перед мужчинами, и перед женщинами, откуда же сейчас столько нежности открылось в его сердце? Узнай об этом брат или его воины, они, наверное, рассмеялись бы над ним: хорош викинг, растаявший перед женщиной!
— Я хочу поцеловать тебя, любимая.
Фиона почувствовала, как ломается жесткий панцирь, сковавший после гибели ребенка ее сердце. Но все же она ответила после недолгой паузы:
— Лучше не надо.
Торну хотелось, чтобы Фиона тоже захотела его. Чтобы она разделила с ним всю его безудержную страсть.
— Ты — моя, Фиона. Всегда была моей и всегда будешь. Мы ничем уже не можем помочь нашему малышу, нам не вернуть его, но я надеюсь, что со временем мне удастся заставить тебя забыть о случившемся. Забыть и простить.
Его губы коснулись рта Фионы прежде, чем она успела что-либо ответить. Поцелуй Торна был крепким, ищущим, требовательным. Поначалу Фиона не отвечала на него, но поцелуй все длился и длился, и наконец губы Фионы приоткрылись, а тело ее расслабилось.
