— Андреа, ради Господа Бога, ты была тогда совсем малышкой и многого не понимала. До сих пор видишь все глазами ребенка. Все было не так, совсем не так. Твоя мать… была истеричкой, неужели ты до сих пор этого не поняла? Воспринимала любое слово как оскорбление и легко приходила в ярость. Она начинала плакать, вопить и совершенно теряла голову. Кроме того, она была холодной, бесстрастной женщиной. Прекрасной, но холодной. Она не хотела меня, как женщина хочет мужчину. Не терпела моих прикосновений, не пускала в свою постель и при этом, как ни странно, не желала, чтобы я завел любовницу. Я, как тебе известно, не монах. И нуждался в женской дружбе, в том, чтобы делить страсть и желание с той, кому я небезразличен. Твоя мать меня не любила. Для нее я был лишь собственностью, вещью. Говорю тебе, у меня не было иного выхода, кроме как искать мгновений наслаждения и покоя с другими женщинами. Она сама меня оттолкнула.
— Все, что ты сказал, — не повышая голоса, ответила я, — лишь неубедительная попытка оправдать ту ложь, которой ты запачкал имя матери. Она любила тебя всем сердцем, ты же постоянно ранил ее, грубо, мимоходом. Как часто она поверяла мне свои обиды, когда ты бросал ее ради очередной игрушки! Ты уничтожил ее своим распутством и стал причиной гибели. Ты был ее жизнью, а она для тебя — ненужным бременем. Ты такое же чудовище, как смехотворный старик, за которого я имела глупость выйти замуж.
К моему удивлению, отец кивнул:
— Да, к сожалению, ты во многом права. Я ищу предлог обелить себя.
— Ты гадала, почему он не написал тебе правду, ограничившись туманными предостережениями? — усмехнулся Лоренс. — Можешь представить, что он посмел бы признаться, как обольстил чужую жену, наградил ребенком и как ни в чем не бывало вернул мужу? Неужели он захочет обличить себя? Да у него храбрости не хватило признаться, неужели не понятно?
Да, все верно.
Джон переступил с ноги на ногу. Какие мысли его обуревают?
Никто не посмел заговорить первым.
Я не сводила глаз с кровавого пятна на белой сорочке отца. Видела, как он страдает, не только от телесных, но и душевных ран, тех, что нанесла ему дочь. Черт побери, он не заслужил ничего иного, кроме моего презрения, моей ненависти.
Я стояла неподвижно, затерянная в былом, и перед глазами проплывало несчастное, залитое слезами лицо матери. Десять лет как она умерла.
И внезапно в моем мозгу словно закрылась дверь. Дверь, за которой осталось прошлое. Ни мрачных теней, ни горьких воспоминаний. Ничего, кроме кристальной ясности. Меня будто подняли на свет из глубокой пропасти. И яркое сияние залило меня. Я свободна! Я жива!
Взглянув в блестящие глаза, совсем как мои, я спросила:
— Почему ты покинул меня? Мама умерла, а ты не вернулся. Как ты мог оставить меня одну?
— Твой дед не позволил мне взять тебя. У него было достаточно власти и могущества, чтобы близко меня не подпустить, — печально признался отец. — Меня вынудили уехать, дитя мое. Твой дед. Я пытался приехать после его смерти, но моя близкая приятельница умирала, и я не мог бросить ее.
— Ты и ее прикончил, Джеймсон.
— Нет, подонок, я не ты! Дитя мое, ты веришь, что я не хотел тебя увидеть? О нет, Андреа, я любил тебя и тосковал, бесконечно тосковал.
Это мой отец. Пусть он не слишком благороден, не столь надежен, но все же это мой отец, и он спешил мне на помощь. И не бросил умирающую женщину.
Я протянула ему руку. Мне хотелось заплакать, обнять его, почувствовать еще раз узы крови.
— Ты приехал ради меня, отец? — прошептала я.
— О да. Да, — кивнул он и медленно поднялся. Никто не посмел его остановить. Он подошел ко мне, взял мою ладонь и погладил Джорджа. Тот лизнул его руку. Отец улыбнулся:
— Ты так и не выросла. Я все гадал, станешь ли ты высокой, как я. — Он коснулся кончиками пальцев моих волос. — Невероятный цвет. Так много разных оттенков, переходящих один в другой, не просто рыжий или каштановый, как у меня. Ты прекрасна. И, насколько я теперь вижу, храбра. Стала изумительной женщиной.
Лоренс не встал между нами. Только презрительно сжал губы. Отец покачнулся. Я подвела его к кровати и помогла лечь.
— Расскажи остальное, отец. Нам всем грозит опасность. Ради меня, ради Джона объясни, что случилось дальше.
— Я почти закончил, Андреа. Кэролайн уехала из Парижа и вернулась к Линдхерсту. Она не хотела покидать меня. Но что ей оставалось делать? Она знала, что от родных помощи ждать нечего. Бедняжка была в таком отчаянии, что попыталась избавиться от нерожденного младенца, но ничего не получилось. Она написала мне и сообщила, что Линдхерст принял ее обратно. В следующем послании говорилось, будто он, похоже, не подозревает о ее измене и о том, что ребенок не его. Несмотря на грусть потери, я испытал облегчение: Кэролайн была в безопасности, обрела покой и счастье. Она так мечтала о ребенке. Нашем ребенке. Потом я услышал, что Линдхерст всем говорит о безумии жены. У меня не осталось ни малейших сомнений в том, что ему известно все. Может, он проведал и о том, кто был ее любовником. Я уверен, после рождения девочки он убил Кэролайн.
— Я тоже так считаю, — кивнула я и услышала, как тихо охнул Джон.
— Мне не слишком нравится, что Джон слышит подобные обвинения, — процедил Лоренс. — Кстати, они совершенно ни на чем не основаны. Что же до вашего дешевого романа с моей женой… едва она призналась в своей беременности, я сразу разгадал правду. После этого узнать имя ее любовника было легче легкого. Ее попытки скрыть случившееся, солгать лишь забавляли меня. Собственно говоря, я ничуть не сомневался в ее измене. Видите ли, от меня нельзя забеременеть — я бесплоден. Поэтому неверность Кэролайн была очевидна. Это ты бесчестный негодяй, Джеймсон, а не я.
— Нет, сэр, — вмешался Джон, — это не просто беспочвенные обвинения.
Он говорил так невозмутимо, с такой убежденностью, что в самой глубине моей души загорелся крохотный огонек надежды.
— Я уже пришел к выводу, что за всеми странными случаями в доме стоишь ты. Старуха с моим мавританским кинжалом, терновая ветка под седлом кобылки. Все эти покушения на Энди были неудачными, но достигли определенной цели. Ты запугал нас. Меня и Энди. Было просто некому, кроме тебя, все это проделывать, только я боялся поверить. Не мог себя заставить. Ведь ты мой дядя! Взял меня и Томаса к себе после гибели наших родителей. Несмотря на все наши споры, я верил, что дорог тебе. Но ты разительно изменился. После того как убил бедняжку Кэролайн, верно? За то, что была неверна тебе.
— Надо же! — капризно проворчал Лоренс. — Я так старался! И был уверен, что одурачил тебя, Джон. Я видел, как ты смотришь на нее, как ловишь каждое слово. А ты знал о том, как погибла Кэролайн, или это явилось для тебя сюрпризом? — обратился он к моему отцу.
— Знал, — вздохнул отец. — С самого начала знал. Кэролайн ухитрилась тайком отправить мне письмо незадолго до убийства. Я примчался в Девбридж-Мэнор, чтобы спасти ее, но опоздал. Мне рассказали, как она в припадке безумия спрыгнула с башни. Поверил ли я в самоубийство? Пытался. Но все-таки сомнения оставались. Бедняжка Кэролайн, какой жестокий конец! А дочь… что я мог сделать, кроме как молиться, чтобы вы не причинили ей зла?
