— А ты чего здесь, Сереж? — по-утреннему бесцветные губы Снежаны расплываются в невинной улыбке. — Позвонил пораньше, я бы чай заварила. Проходи.
Я переступаю порог прихожей и машинально оцениваю обстановку. Ремонт каким был пять лет назад, таким и остался. А ведь, помнится, я ей денег перечислял на новый в прошлом году.
— Я к тебе с плохими новостями, Снежана, — перехожу к сути того, для чего приехал. — В этой квартире ты больше не живешь и машины у тебя больше нет. Сутки тебе для того, чтобы вывести вещи.
Лицо Снежаны бледнеет, идеально гармонируя с выбеленным цветом волос, и она отшатывается назад с суеверным ужасом в глазах.
— Это все, о чем я хотел тебе сообщить. Новые владельцы приедут через два дня, и лучше бы тебе здесь в этот момент не находиться, если не хочешь получить судебный иск. Вряд ли хороший юрист сейчас тебе по карману.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но рука, отчаянно впившаяся в мой локоть, меня останавливает.
— Сереж… Сереж… — взгляд Снежаны мечется по моему лицу, словно ища признаки того, что я шучу. А я не шучу. — Ты чего… что за глупости, а? Куда я пойду? Где жить буду…
— Сорокиной позвони. Может быть, они тебя с мужем приютят на первое время.
Я успеваю испытать лишь небольшой укол жалости к этой обезумевшей от страха женщине, прежде чем он исчезнет от яростной вспышки ее негодования.
— Это все она, да?! Она тебя настраивает против меня! Против твоего сына!Совсем ослеп от любви своей, Сереж! Она же…
Очевидно, поднявшийся гнев написан у меня на лице, потому что Снежана, вытянувшись струной, резко замолкает.
— Еще одно слово в ее адрес, и ты вылетишь за дверь этой квартиры, раньше чем из нее выйду я. А теперь послушай внимательно, потому что больше я этого повторять не буду. Никто и никогда меня против сына не настроит. Это раз. Юлиной вины в том, что с тобой происходит, нет абсолютно никакой. Есть только твоя вина. Все, что с тобой происходит — это эхо твоего многолетнего тунеядства, безалаберности, потребительского отношения к людям и неумения ценить то, чем тебя наградила жизнь. Если бы ты не поливала меня помоями в глазах нашего сына, не пыталась бы вредить близким мне людям и испытывала хотя бы толику благодарности за то, что на протяжении двадцати лет я обеспечивал твою безбедную жизнь, так бы и продолжала прожигать годы на курортах. Ты во всем виновата сама. Обдумай это на досуге и хотя бы раз в своей жизни сделай правильный вывод.
В течении нескольких секунд Снежана смотрит на меня широко раскрытыми глазами, после чего пятится назад и оседает на кушетку, придавив собой одну из сумок.
— Я перед ней извинюсь, — глухо шепчет, глядя перед собой. — Я попрошу у нее прощения и больше никогда не побеспокою... Только не выкидывай меня на улицу. У меня же ничего нет… Моя жизнь кончится.
— А раньше ты о чем думала?
Молчит. Не думала потому что.
— Я буду хвалить тебя перед Димой, — ее голос звенит таким отчаянием, что даже смехотворность этой фразы не вызывает во мне раздражения. Становится ее жаль. Эту женщину, которая за свои сорок лет так и познала разницу между человеческим счастьем и восторгом от покупки дорогой сумки.
— Кстати, по поводу Димы. В случае согласия, учебу он будет заканчивать в Швейцарии. Твоя задача — держаться от его решения в стороне. Поняла меня?
Кивает. Сейчас Снежана на все согласна, и даже судьба сына ее не слишком заботит. Я, напротив, в последние дни много о нем думал и пришел к выводу, что для того, чтобы вдохнуть в Диму новые амбиции, необходимо вытащить его из привычного окружения. Нечего ему с пустоголовыми мажорами подобно его матери жизнь прожигать.
— Сереж… в последний раз… поверь мне, пожалуйста. Живи со своей Юлей, хоть женись на ней. Я слова плохого не скажу.
— Спасибо за благословение. Возможно, так и сделаю.
В глазах Снежаны проносится изумление, но ей хватает ума никак не комментировать мою фразу.
— Извиниться перед Юлей тебе в любом случае придется, а об остальном еще подумаю. Я дам тебе знать, куда подъехать.
Снежана едва заметно кивает, после чего я выхожу за дверь. Теперь я, наконец, могу поехать в моей рязанке.
Последний разговор с Юлей окончательно убедил меня в том, что в городе, с которым ее связывают прошлые отношения с моим сыном, нам будет сложно. Нет гарантии, что Снежана сдержит свое слово и, успокоившись, не начнет вновь пакостить, также как нет гарантий, что кто-то из Юлиного окружения не заденет ее неосторожно брошенной фразой. Наш союз еще долгое время будет вызывать общественный резонанс, а потому лучшим выходом будет увезти ее из Москвы. Университет мой ассистент уже подыскал, да и в доме, который я купил, ремонт почти закончен. Квартиру я решил продать — приводить Юлю туда, где ночевала другая женщина, будет неправильным. Теперь главное, чтобы она согласилась. А с остальным как-нибудь решим.
Юля
— Здравствуй, Юля, — выдавливает Снежана с таким трудом, как если бы температура воздуха была минус сорок и ее рот сковало от холода. Пальцы, сжимающие клатч белеют, а на виске нервно бьется голубоватая вена.
В памяти слишком свежи воспоминания от том, как нас с Сергеем застал Дима, который, между прочим, куда более вменяем, чем его мать, поэтому ее появление на короткое мгновение сковывает меня паникой. Но затем я напоминаю себе, что этой женщине ничем не обязана, и Молотов, собственно тоже, и, быстро сжав пальцы Сергея в знак того, что со мной все в порядке, иду к своему стулу.
— Присаживайтесь, Снежана Борисовна, — стараюсь звучать спокойно, но выходит у меня неважно. Я слишком взволнована и слишком зла на эту женщину за доставленные неприятности.
— Я… ненадолго, — бормочет та, и от меня не укрывается, что она всячески избегает смотреть на Сергея, который пристально за ней наблюдает.
Я опускаюсь на стул и, не зная куда деть руки, складываю их на коленях. Надо же было ей заявится в самый неподходящий момент. Не дала мне как следует посмаковать новообретенный титул королевы единорогов. С другой стороны, есть целая вечность, чтобы его смаковать, потому что теперь Сергей от меня не избавится.
— Я хотела сказать… — голос Снежаны истерично взвивается вверх. — Хотела попросить у тебя извинений за ту ситуацию с твоей работой… Я была неправа. И за те слова, что я сказала тебе по телефону… — она мельком смотрит на Сергея и спешно добавляет: — И в сообщении.
От услышанного я испытываю смешанные чувства: облегчение, что она не стала скандалить; удовлетворение, что справедливость восторжествовала, и жалость. Добрая у меня душа, как не крути, а у Снежаны уж слишком униженный вид, чтобы не ее не пожалеть. Догадываюсь, для той, кто относит себя в сливкам московской элиты непросто даются извинения перед осадком рязанской провинции.
— Спасибо вам за…
— И я хочу пожелать вам с Сергеем счастья, — перебивает Снежана, при этом морщась так, что становится ясным: никакого счастья она нам не желает. Скорее, мечтает о том, чтобы после сегодняшнего ужина я слегла с несварением. К счастью, ее благословение мне не нужно — судьба и так обеспечила меня всем, о чем я только могла мечтать.
