Книга Испытание страхом - Олег Рой

Тень

– Можешь мне кое-что объяснить? – спросил хильгала, когда я сняла покров невидимости. Мои внезапные появления его не удивляли, более того, у него, кажется, вообще не было никаких эмоций. Он даже не пытался их имитировать, как випочка, и мне казалось, что сама природа эмоций для него непонятна.

– Если это в моих силах, пожалуйста, – ответила я. Стены и пол ангара были сделаны из шабанитта, так что мне не составило труда вырастить себе стул.

– Я заметил, что каждый ваш визит немного наполняет мой сеад-зурат, – сказал хильгала. – Но я не беру сеад у вас, вы бы это почувствовали.

– Да уж, – кивнула я. Хильгала неукоснительно придерживался своего обещания, и на нас больше не нападал. На нас – это в смысле на участников седьмой цепочки; но всех новичков, которых мы приводили, он немедленно атаковал.

Естественно, безрезультатно – мантра Джинна – Фредди безукоризненно работала, защищая участников Проекта от атак пагрэ. Хильгала это не удивляло, по крайней мере он не выказывал ни удивления, ни раздражения тем, что ему так ни разу и не удалось «насытиться». Вообще говоря, хильгала вполне мог существовать, кажется, сколь угодно долго, не принимая никакой пищи. Таинственный сеад (мы так и не поняли, что это за субстанция) он не употреблял, а накапливал в некоем органе и называл сеад-зурат. Зачем? Чтобы его отдать. Кому? На этот вопрос хильгала сам не знал, как ответить. Возможно, таинственной «ей» (кто «она», мы тоже не узнали; и вообще, про «нее» было известно только то, что «она» создана из света).

– Я даже не понимаю, как он попадает ко мне, – продолжал хильгала. – Не чувствую, как питаюсь им. Мне кажется, что со мной что-то не так.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – ответила я. – Видишь ли, мы до сих пор не знаем, что такое этот сеад. Откуда я знаю, как ты его получаешь? Могу лишь сказать, что ты зря тревожишься, по-моему, в этом нет ничего плохого.

– Я не понимаю половину твоих мыслей. Я не знаю, что такое «тревожиться», а слово «плохой» понимаю как «бесполезный» или «опасный». Но когда ты не понимаешь, что с тобой происходит, разве это не опасно? Разве это не «плохо»?

– Не всегда, – сказала я. – Иногда бывает так, что что-то непонятное идет на пользу.

– Но чаще все-таки наоборот, – возразил хильгала. – Хорошо, будут новые группы?

– Группа, – ответила я. – Последняя.

– На сегодня? – спросил хильгала. – Или вообще?

– Вообще. Мы уже познакомили с тобой всех участников Проекта. И скоро ты будешь дома.

– Дома холод, – произнес хильгала. – И голод. И темнота, иногда превращающаяся в ярчайший свет. И отсутствие надежды. Для меня полезнее остаться здесь и постоянно знакомиться с новыми группами. Я думал, что когда я проснусь, то снова увижу вас – тебя, Двойную звезду и остальных.

– Может быть, и увидишь, – вздохнула я. Когда он проснется… За прошедшие двадцать четыре недели мы выяснили интересную подробность. Когда хильгала говорил о временных промежутках, мы воспринимали их в привычных нам понятиях – год, неделя, день, час…

Но год хильгала длился тысячу триста тридцать два дня – ровно столько, за сколько Энигма совершала полный оборот, день – два земных года, час равнялся земному месяцу, то есть с момента нашего знакомства с хильгала для него прошло чуть больше пяти часов. По его словам, на борту «Левиафана» он дважды погружался в сон, то есть на орбите Земли он пробыл пять-шесть лет. Земных, конечно же.

– У вас не будет нужды встречаться со мной, – ответил он. – А я, проснувшись, не вспомню вас. Я – хильгала, моя память текуча, в ней ничто не удерживается дольше, чем несколько часов, и я уже не помню, что было вчера. И вас я тоже забуду.

– Может быть, – сказала я. – Но мы все равно останемся в твоей памяти.

Действительно, память пагрэ оказалась, как он выразился, текучая, но нам все-таки порой удавалось кое-что выудить из этого потока. Иногда это было нечто конкретное, вроде марсианского пейзажа, иногда что-то абстрактное – например странное созвездие из шести звезд, образующих правильный шестиугольник.

Эти клочки воспоминаний нам никак не удавалось сложить в единый паззл, но мы (или, если быть точным, Джинн, Дария и примкнувшая к ним Льдинка) не оставляли попыток. Льдинка, она же Леди Лед, получила от хильгала новое имя – Двойная звезда.

– Ее свет в ней вдвое сильнее вашего, – пояснил хильгала. – Не знаю, почему.

Мы тоже не знали, но, услышав это, Льдинка вспомнила интересную подробность. В коме ее посетило видение, а может, и воспоминание. В нем присутствовали двое мужчин, называвших друг друга Ойген и Пит, молоденькая Леди Н. и женщина, удивительно похожая на саму Льдинку. Леди Лед даже запомнила то, что о ней говорили Пит и Ойген: звали женщину Мария Нефелимова, она была родом из российского города Кременчуг, но жила в Лондоне и там получила известность как «Кровавая Мэри». Якобы Питу и Ойгену ее передал отчим нашей Льдинки, и они поступили с ней крайне жестоко…

– Они закрепили на ней сразу четыре аппарата Ройзельмана, – сказала Льдинка. – После такого женщины не выживали, притом два аппарата из четырех были нового типа, «сдвоенные», еще более тяжелые.

– Аппараты Ройзельмана, – сказала Дария. – Это те, из которых… появились все мы?

Льдинка кивнула:

– Но Мария «выносила» всех четверых детей и выжила! Они не знали, что с ней делать, и наша куратор поспешила ее убить. Замечу, что это было гуманно: эта женщина, похоже, жестоко страдала, если не физически, то морально. В отличие от меня протезирования ей никто не предлагал…