— Слишком много танцоров. Это же фестиваль Сурва. Все люди… Изо всех стран… Все приезжают сюда, чтобы танцевать. Надевают маски. Вы знаете этот репутацию? Этого городка? Люди слышать, что наступать нацисты, они смотрели вверх, на гору, и танцевать. Безумные человеки, танцуют перед лицом смерти. Это стоит смотреть.
— Что бы вы посоветовали? — спросила я. — Где мне остановиться?
— Сложно сказать… Зависит… Что вы ищете?
— Я не уверена. Любую комнату.
— Иногда семьи… Вы понимаете, семьи?.. Иногда они сдают комнаты для аренды… Они размещают их на доске… Клеят на доску.
— Доски объявлений?
Он многозначительно кивнул:
— Да, сообщения.
— Когда начинаются танцы?
— Уже начались. Все танцуют. Танцуют три дня. Некоторые люди, они сдают свои машины, чтобы спать. Еще холодно по ночам. У нас снег в горах.
Когда мы въехали в городок, я стала внимательно рассматривать пейзажи за окном. Это была небольшая деревня. Численность населения вряд ли превышала четыре тысячи, а то и меньше, но город явно был переполнен желающими попасть на фестиваль. Уличные фонари, здания и лестницы были увешаны еловыми гирляндами и весенними цветами, а еще время от времени я замечала кого-то вроде танцоров с огромными масками из папье-маше, как правило разукрашенными в диковинные цвета. Маски неизменно изображали страшное лицо; они напоминали мне маски с Марди Гра, только эти были более примитивными и кое-как перекликались с лесистыми округами города.
— Надеюсь, снега не будет? — вяло сказала я, отчаянно надеясь, что можно будет поспать на свежем воздухе. — Вы не знаете, каков прогноз погоды?
В ответ таксист лишь поджал губы. Кто знает? Конечно, он не знал.
Когда мы заехали немного глубже в город, меня охватило чувство торжества. Да, я была сумасшедшей женщиной. Все было настолько просто. Я понятия не имела, где на самом деле находится Джек. Я задумалась: даже если он действительно здесь, это ведь не дает гарантии, что мне удастся его найти. Он мог приехать на один день и уехать, прежде чем я его найду. Зато я впервые в жизни совершила нечто по-настоящему спонтанное. Я не взвешивала за и против, не составляла подробного плана, не делала точных расчетов. Впервые в жизни я действовала инстинктивно, пошла на риск, последовала зову сердца. Именно Джек научил меня этому; Джек научил меня этой свободе. Кем бы он ни был и что бы ни значил для меня, он открыл во мне нечто, давным-давно заржавевшее и съежившееся за ненадобностью. Он вселил в меня надежду, научил доверять неожиданностям, которые готовила жизнь, и открываться им. Не нужно портить все фотографиями и постами в Facebook. Нужно лишь отдаться моменту. Одна из важнейших вещей, которые я поняла благодаря Джеку.
Тем временем водитель медленно вез меня мимо городской площади. Полиция очертила огромную область желтой лентой. Танцоры уже начали понемногу собираться. На их шеях красовались длинные ленты с колокольчиками, и их звон становился все громче с каждым метром.
— Я могу выйти прямо здесь, — сказала я водителю. — Наверное, здесь так же красиво, как и везде?
— О, красиво, да, — сказал он, объезжая пешеходов, снующих туда-сюда.
— Это танцоры?
— В Батаке все танцоры. Все отвечают за уход зимы и наступление теплой весны.
— Да, — согласилась я, оглядываясь вокруг. — Да, конечно.
Звон колокольчиков достиг своего пика, когда я вышла из машины. Танцоры, вновь и вновь прибывающие на площадь, то и дело скакали и вертелись, заставляя свои колокольчики звенеть. Большинство из них были молоды, но не все. С неба медленно падал легкий снег. Я подняла глаза к небу. Бури не предвиделось; казалось, снег и сам падал неохотно, опускаясь серым облаком. Хотя на улице было еще светло, в зданиях вокруг зажглись огни.
Такси уехало, а я еще долго стояла на месте. Я не двигалась.
Смотрела, как собираются танцоры — огромные маски оскаленных львов, драконов, страшных собачьих морд и диких пухлых детей, — и думала, не попала ли я в чей-то страшный сон. Но меня спасли выражения лиц остальных людей: они были беззаботными и счастливыми, и стало совершенно ясно, что это событие несет в себе безудержное веселье. Дедушка Джека приехал сюда после войны, и я могла представить себе то удовольствие, которое он получил от этого праздника, когда весь городишко решительно восстал против всемирного зла. И все эти безумные человеки, как сказал водитель, действительно танцевали перед лицом смерти. Я читала об этом. В ночь перед вторжением немцев в город его жители не придумали ничего лучше, чем просто танцевать. Я прочла это в дневнике дедушки Джека.
Казалось, я не двигалась уже целую вечность. Я ждала — надеялась, — что музыка меня заразит. Хотелось, чтобы меня охватил весь этот примитив, но пока что мне не удавалось приобщиться к веселью. Я завидовала танцорам. Казалось, они так просто слились с музыкой, тряся колокольчиками у подножия темных гор. Я никогда не умела так расслабляться. Джек пытался научить меня этому, но я так и не смогла сделать последний шаг.
Вот о чем я думала, стоя на площади города Батак, что в Болгарии.
И тогда-то я почувствовала, что замерзла.
53
— Это совсем немного, — сказал мистер Ру.
Я не уверена, что правильно расслышала его имя. Мистер Ру? Мистер Кенгуру? Во всяком случае, у этого имени было какое-то значение. Когда он мне представился, я плохо поняла, что он сказал. Теперь же я следовала за ним по длинному коридору, где пахло капустой, снегом и котами. Это место было похоже на жилой дом, но сложно было определить, так ли это на самом деле. С улицы доносилась какофония колокольчиков. Мистер Ру — мужчина с громадным пузом и густыми эмоциональными бровями — повернулся ко мне и совершил безуспешную попытку перекричать звон. Он поднял палец, прося таким образом, чтобы я подождала.
На мистере Ру были голубая рабочая рубашка и черный шерстяной жилет, заправленный в брюки. Он напомнил мне восточно-европейского киноперсонажа, который заправляет трактиром и предостерегает посетителей не ходить в горы, к замку Дракулы. Но он, казалось, был рад видеть меня в качестве гостьи, поэтому, провожая меня по второму коридору, в этот раз избавленному от назойливого звона, он повествовал историю здания.
— Когда-то это были… военные казармы. Общежитие. Понимаете? Маленькие комнаты. С обычными койками. Понимаете?
— Я понимаю.
— Мы много берем за эти комнаты… Больше, чем следует, но с этим ничего нельзя поделать.
— Это фестиваль, — согласилась я.
Я подумала о том, как Хемингуэй посещал корриды в Памплоне, пьянствуя от заката до рассвета и кочуя от бара к бару, но этот фестиваль вызывал совсем другие чувства. Это место было окружено горами, а путеводители называли такие ландшафты карстовыми. Это природные зоны с речными ущельями, огромными пещерами и расщелинами в горной породе, где прячутся духи зимы, пока весенние танцоры не прогонят их домой, в ледяные страны. Хемингуэй праздновал смерть при жизни; фестиваль Сурва жаждет жизни. В этом есть разница, но я пока не могла понять, в чем она заключается.
