– Ты забыл? – недоверчиво переспросила Руна. – Ты не знаешь, как тебя зовут?
Тир покачал головой.
В вышине закаркали черные птицы – среди чаек закружили вороны.
– Хугин и Мунин… – пробормотала Руна.
– Хугин и Мунин? – удивленно переспросила Гизела. На мгновение ей показалось, что подруга, как и Тир, сошла сума.
– Хугин и Мунин – вороны Одина, – объяснила северянка. – «Хугин» – значит мысль, а «мунин» – память. Мне кажется, Мунин сейчас смеется на Тиром.
«Это знак Божий», – подумала Гизела. Тир больше не знал, кто он. Зато она знала, кем хочет быть.
Пока Тир смотрел на нее столь изумленно, Руна не могла поднять нож. Лишь отвернувшись и оставив Тира на берегу, она пожалела о том, что не убила врага. Теперь она не сможет успокоиться и будет все время думать о том, что делает это чудовище. Правда, судя по его жалкому виду, Тир сейчас мало на что был способен.
Но то, что успокаивало Руну, тревожило Гизелу.
– Если он останется на берегу, то умрет, – пробормотала она. – Он замерзнет. Или погибнет от голода.
– Ну и что? – вскинулась Руна. – Что бы с ним ни случилось, мы не виноваты в том, что его ждет столь жалкая смерть. Только потому, что этот человек ничего не помнит, нельзя думать, будто он не несет ответственности за совершенные им чудовищные злодеяния.
Гизела с сомнением посмотрела на подругу.
– Может, он лжет нам. – Северянка пожала плечами. – Может, ему прекрасно известно, кто он такой и кто мы такие, – предположила она. – Ложь – вот его оружие.
– Но его боль настоящая! Ты видела его раны?
– Да, и радуюсь каждой из них. А теперь пойдем. – Схватив принцессу за руку, Руна потянула ее за собой и не разжимала пальцев до тех пор, пока они не дошли до двери дома.
Всю дорогу Руна ощущала на себе пустой, исполненный непонимания взгляд Тира и не знала, какое чувство в ней сильнее – страх, тревога, жажда мести или злорадство.
Много чувств теснилось в ее груди, смутных и не всегда понятных, и только одного не было среди них – сострадания.
А вот у Гизелы сострадания было предостаточно. Хотя девушка и последовала за Руной в дом, собираясь, как обычно, приготовить обед, но едва от котла над огнем начал исходить соблазнительный аромат, как Гизела наполнила едой одну из мисок и направилась к двери. Руна не сразу поняла, что принцесса намерена делать, настолько невероятным показалось ей это предположение. Вскочив, северянка преградила ей путь:
– Ты с ума сошла? Тебе нельзя идти к нему!
Гизела молча смерила ее взглядом, и вдруг в ее лице Руна увидела что-то новое, что-то, ничуть не напоминавшее сострадание. То была гордость. Да, северянка знала, что Гизела – дочь короля, но пока что принцесса никак об этом не напоминала. Не было у нее ни особых талантов, ни отваги, ни силы. Но в это мгновение в Гизеле проснулось чувство собственного достоинства, то самое, которое способно победить силу упрямством.
– Мы не звери, – тихо сказала принцесса, и в ее голосе прозвучала не только решимость, но и мольба. – Мы не звери!
Только тогда Руна поняла, что Гизела пытается спасти не Тира, а саму себя.
«Не звери», – эхом отразилось в ее сознании.
Северянке вспомнились крикливые чайки, готовые отобрать еду у себе подобных и защитить свое гнездо. Оба эти стремления были знакомы Руне, они довлели и над ней. Но, в отличие от чаек, она чувствовала тоску по родине и потому построила корабль, чтобы вернуться домой. Так она доказала себе, что способна мыслить, способна ждать от жизии чего-то большего, чем ждет птица.
Гизела же корабль не строила, и Руна догадалась, что, принося Тиру еду, принцесса выражает этим надежду на лучшую жизнь. И надежду вернуться на родину. Вот только ее родина была чем-то большим, чем просто земля.
Руна нехотя пропустила ее, но и сама пошла следом за подругой. Раз уж она не могла удержать Гизелу от встречи с Тиром, она не оставит принцессу наедине с этим чудовищем.
Свет дня уже начал угасать, море успокоилось, птицы утихли, а Тир все еще лежал на том же месте. Похоже, он даже не шелохнулся с того момента, как девушки оставили его. Глаза мужчины были закрыты.
Гизела поставила перед ним миску с едой. Обед был более чем скромным – она сварила сушеные водоросли с яйцами и присыпала блюдо крошками хлеба, испеченного из березовой коры. Мяса в миске не было.
– Вот, возьми, – пробормотала она. Тир не шелохнулся.
– Ты сделала то, что должна была сделать! – воскликнула Руна. – А теперь нам нужно идти.
От ее громкого голоса Тир проснулся. По его телу пробежала дрожь, а затем мужчина приподнял голову – чуть выше, чем в прошлый раз. Какое-то время он смотрел на девушек, затем перевел взгляд на еду. Может, Тир и вправду все позабыл, но он чувствовал голод и хотел его утолить. Схватив миску, норманн жадно съел все до последнего кусочка, жадно запихивая в рот еду.
«Мы-то не звери, – упрямо подумала Руна. – В отличие от него…»
Девушке хотелось уйти, увести отсюда Гизелу, но пока что они молча стояли на берегу, глядя на раненого. Пищи было немного, но она придала Тиру сил. Он сумел приподняться еще выше и прислониться спиной к скале. С его лица посыпался песок. Раны Тира были ужасными, зато смотреть ему в глаза стало легче – в них не было ни безумия, ни злобы, только растерянность.
Тир перевел взгляд с Руны на Гизелу.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он.
Помедлив, принцесса назвала свое имя.
– Ты действительно не знаешь, кто я? – спросила она.
Руна считала, что так поступать не следует. Имя казалось ей драгоценным сокровищем, которым ни с кем нельзя делиться.
– Гизела… – повторил Тир, качая головой. – Нет, я не знаю, кто ты.
– Ох, зато я знаю, кто ты! – крикнула Руна. – Тебя зовут Тир, и ты не человек, а дитя ледяных великанов! Ты злобен и хочешь все уничтожить.
Тир простодушно посмотрел на нее, и эти слова показались северянке нелепыми. Судя по его виду, Тир – дитя не ледяных великанов, а Хель, уродливейшей из всех богинь. По преданию, тело Хель было справа черным, слева – багровым, точно освежеванная плоть, а сама богиня напоминала разлагающийся труп. Она жила в огромном дворце с высокими стенами и широкими вратами, и дворец тот именовался Моросью, ключ от него – Голодом, нож Хель – Истощением, ее слуга – Старостью, ее служанка – Ребячеством, а ее веретено – Напастью.
Руна помотала головой, отгоняя эту мысль, подхватила миску, повернулась и пошла прочь. Гизела с готовностью последовала за ней. Тир молча смотрел вслед девушкам, карабкающимся на скалы.
Таким же остался его взгляд и на следующее утро – растерянным и немного печальным. И в то же время Тир был рад Руне и Гизеле, с ними он был не один. Через три дня он впервые улыбнулся.
